— Я т-те дам косточку! — прогрохотало над головой. Грубо, сипло, да с бранными перекатами.
По коридорам мимо все время кто-то топал, скрипел половицами, и я не придала значения тяжелым мужским шагам, но услышала их, уловила вонь перегара и кислого пота.
Вовремя поняла, что все это приближается, и сумела увернуться от кованого сапога — только миска загрохотала, разметав по полу остатки похлебки.
А мою спасительницу застали врасплох. Косматый бугай с налитой кровью рожей влепил ей такую затрещину, что девочка упала, а он шагнул ближе, собираясь поддать ногой.
Не знаю, как бы я поступила в человеческом теле — этот вопрос пришел мне в голову уже после…
А в тот миг было не до вопросов. В ушах зазвенело от ярости. Я прыгнула краснорожему на брюхо, проехалась когтями по рубахе навыпуск и повисла на том самом месте, которым особо дорожат мужчины — ни секунды не думая о приличиях. Да еще задними лапами прошлась от души по толстым ляжкам.
Бьешь маленьких?
Вот тебе от маленькой кошки, негодяй! Получи!
Бугай заревел, как раненый медведь — такими словами, каких я и от извозчиков не слышала.
Было самое время рвать когти. Но проклятые застряли в грубой шерстяной ткани. Бугай махнул ручищей — у меня звезды из глаз посыпались. Я поняла, что лечу кувырком и сейчас шмякнусь о стену!
В последний момент успела собраться в воздухе. Лапы отбила, приземляясь, но в остальном обошлось.
Медвежий рев прервался женским скандальным визгом. На шум явилась тетка в зеленой клетчатой юбке и кирпичного цвета кофте с оборками, туго натянутой на животе. Как можно такое носить? Ведь не бедная, видно!
Пока бугай объяснял, что "эта тварь переводит харч на эту тварь", девочка поднялась на ноги и, отерев разбитые губы, отворила мне дверь:
— Беги!
Я не заставила себя упрашивать.
— Вилька, куда!.. — взревели за спиной.
Грохнула дверь, но я сдержала прыть, чтобы услышать напоследок: "Я тебя по доброте своей приютила, чай, не чужая кровь, а ты…"
Тихо, по стеночке, я пробралась обратно на главный двор. Там как раз высаживалась из санной кареты компания богатых ездоков. Над широким крыльцом трактира горели фонари в железных клетках, суля уют и тепло. В их сиянии переливались собольи меха вновь прибывших, оживленно звучали приятные мужские голоса, игривым колокольчиком звенел женский смех.
Фасад трактира, фасад жизни. А по другую сторону — грязь, брань, зуботычины, нищая сиротка в руках мерзавцев. И кошка, которую ничего не стоит размазать по стене одним ударом…
Я даже порадовалась, что Льеты не захотели здесь ночевать — потому и лошадей не выпрягли.