Я глупо думала, что просто сохраню его в своих воспоминаниях и все.
Но он здесь, и следует за мной, и это нехорошо.
Это очень страшно для судьбы Бабушки и моей судьбы.
Его пальцы зависают на вершине моих бедер, и, хотя он не пытается войти, он задерживается там, выжидая время.
— Что происходит? — в его тоне чувствуется легкая забава, граничащая с садизмом. — Вдруг почувствовала себя застенчивой?
— Это не... о...
Мои слова заканчиваются стоном, потому что он прижимает палец к моему клитору, и, хотя это происходит через брюки и нижнее белье, я чувствую, как пульсируют вены в моем сердцевине.
— Ты не должна этого делать. — он говорит напротив моего уха, его голос горячее и сексуальнее в низком диапазоне.
На секунду я так сосредотачиваюсь на этом, на его голосе и диапазоне, что на мгновение забываю, что здесь поставлено на карту. Мой мозг отключил все элементы окружающей среды, поэтому все, что я могу чувствовать, это его стройное тело, под чопорным костюмом которого скрыта татуировка воина.
Много мышц, которые я видела в тот день и сейчас ощущаю на фоне мягкости моего живота и груди.
Все во мне такое мягкое, а он такой твердый и большой, что заставляет меня чувствовать себя маленькой. Такой маленькой и ломающейся, но вместо того, чтобы испугаться, моя кожа загорается, и странный вид возбуждения распространяется внутри.
Но это неправильно, не так ли? Меня не должна возбуждать наша разница в размерах. Если уж на то пошло, я должна опасаться этого, должна думать о том, что поставлено на карту.
Как мой ноутбук.
Нокс должен был подойти так близко, чтобы нацелиться на мой ноутбук, который я держу обеими руками и в недосягаемости над головой.
Но он этого не делает.
Вместо этого он проводит языком по раковине моего уха, и я не могу сдержать вспышки удовольствия, которые волнами пробегают по моей чувствительной плоти.
Когда за этим следует его глубокий шепот, я нахожусь на грани чего-то настолько резкого, что у меня перехватывает дыхание.
— Ты не должна стесняться. В конце концов... — он двигает пальцами по моей киске, и я прикусываю язык, подавляя стон. — Я заставил эту киску кровоточить в первый раз.
Черт.
Почему он заставляет акт лишения меня девственности звучать так горячо? Так не должно быть, не тогда, когда я всегда считала это бременем, которое может быть использовано, чтобы выдать меня замуж за первого подходящего мужчину, которого найдет для меня моя семья. Не тогда, когда все, о чем я заботилась, это избавиться от нее. Но когда он произносит эти слова, все звучит еще более извращенно и совершенно ненормально.