— Наверное имелся в виду сенс?!
— Во, точно, сенс! — просиял рыбак, — То–то я думаю, что–то не то он мне сказал, а сам и постеснялся переспросить знахаря про глупости такие.
На пару минут зал утонул в волнах хохота. Сам Толстой сидел, с довольной улыбкой оглядывая окружающих.
— Ох–хо! Давно я так не смеялся!
— Ну ты дал, дед!
— Повеселил так повеселил, от души!
— Смех смехом, а уменье полезное, сенсы везде нарасхват.
— Ну да, доброе уменье! К тому ж знахарь сказал, что смогу теперь рыбу видеть даже на глубине, через воду. Эх! Поскорей хочется попробовать. Так что счас по последней и домой, на озеро. — Когда смех стих, Толстой заказал ещё водки и попросил налить остальным. Не мешкая, замахнул стопку, буркнув в сторону зала короткое «будем». Потом полез за пазуху, вытащил мешочек с завязками, вытряхнул содержимое на раскрытую ладонь.
Весельчак Тапок, искоса наблюдавший за телодвижениями соседа, повернул голову, уперев взгляд на упавшие в пригоршню предметы. Ухмылка, снова было заигравшая на губах шутника, сменилась внезапно отвисшей челюстью, а глаза распахнулись на максимально возможную ширину.
На заскорузлой, не особо чистой рыбацкой ладони, среди желтоватых шариков гороха, матово–белым поблескивало главное сокровище улья, невероятно редкое, добываемое из опаснейших его созданий. Белая жемчужина. Публика в «Горбатом квазе» собиралась бывалая и небедная, но вряд ли найдутся среди присутствующих видевшие это чудо воочию.
В следующее мгновение, эта чудесная диковинка была грубо схвачена грязноватыми пальцами и, совершенно бесцеремонно, без всякого почтения к уникальному предмету, заброшена в, обрамленный густыми серыми волосами, рот.
— Держи вот, уважаемый. Будь добр, угости ещё честной народ. — Толстой высыпал на стойку оставшиеся на ладони горошины. Запил проглоченную святыню остатками пива, отрыгнул. Оглянулся на повторно притихший зал.
Дальние столики, не особо вникавшие в происходящее у барной стойки, еще продолжали гомонить. Но ближние застыли, лишь переговариваясь восторженно–благоговейным шёпотом, не отрывая изумленных глаз от безмятежно–спокойного рыбака, опускающего на столешницу пустую кружку.
— Белый жемчуг… Выходит, ты и впрямь неназываемого завалил… — первым из ступора вынырнул побледневший Тапок.
— Эх, выходит, что так. Видимо, этот подводный скреббер лектричество совсем не переваривает. Я потом долго искал, где у него жемчуг спрятан, потом ещё полдня вскрывал панцирь его. Ладно хоть он на дно не пошел, так и болтался на воде, как лодка надувная.
— А сколько… сколько жемчуга–то было? — невесело спросил шутник и в голосе его явственно слышны были звуки с трудом ворочающегося в пересохшей пасти, немеющего языка.