– Матушка, смилуйтесь! Пощадите! По.
Плач переходит в жалкий писк, потому что у девушки – растрепанной, почти голой, в одной только тонкой холщовой рубашке, – нет сил, чтобы сопротивляться.
– Да не вой ты, – рассерженной медведицей рычит мать. Она идет впереди, освещая каменный темный коридор фонарем, и руки ее заметно дрожат. Она зябко передергивает плечами, потому что в этом каменном мешке холодно и жутко, но девушка, крепко схваченная под руки парой крепких слуг, не чувствует холода.
Перед тем, как втащить сюда, ее хрупкое тело окатили холодной водой из ведра – небрежно и грубо помыли, – и наскоро натянули рубашку, даже не обтерев мокрой кожи. Но ужас окатывает нервы девушки кипятком так, что ей жарко. Ей кажется, что она пылает в огне, и все, что она может – это умолять не тащить ее туда, в могильный холод.
– Матушка!
Но у той, к которой она взывает, кажется, нет сердца.
– Ничего с тобой не сделается, – ворчит мать, отворачивая лицо, чтобы насмерть перепуганная беспомощная жертва не могла заглянуть в ее глаза. Все-таки, подобие стыда еще живет в ее безжалостной душе. – Я же добра тебе желаю, дура. Пройдешь этот отбор, и можешь быть свободна! Подумай, как хорошо будет, если твоя сестра выбьется в королевы! Это такие связи, такие возможности! Такие деньги! Мы уж тебя тогда не забудем. Так и быть, будешь дома жить, незачем тебе будет по свету, по чужим домам, скитаться и маяться. Крыша над головой, свой кусок хлеба – что тебе еще надо для счастья?
– Это нечестно! – вопила со слезами несчастная, стараясь вырваться из крепких рук своих мучителей. – Нечестно! Если Жанна хочет замуж за короля, то пусть она бы и прошла этот отбор! Почему она живет в твоем доме безо всяких условий, а мне нужно завоевать это право, рискуя своей жизнью?!
– Потому что это мой дом! – окрысилась мать, и, внезапно обернувшись, отвесила оплеуху бьющейся в истерике жертве. Та захлебнулась болью и плачем и мгновенно обмякла, опала, как сломанный цветок. Густые, тяжелые, темные волосы с медовым отливом закрыли ее лицо, и злобная старуха ухватила их, силой поднимая поникшую голову девушки. – И мне решать, кто там будет жить, а кто нет! Что-то ты прибежала по первому зову, а, когда домой позвали? Небось, любишь задарма лопать! Не хочешь трудиться!
– Я думала, – скулила девушка, – вы соскучились по мне. Думала, хотите видеть; думала, ваше материнское сердце...
– Так теперь отрабатывай хлеб, отплати мне за мою доброту! Жанна пройти отбор не может! Если б могла, неужто мы бы звали тебя?! Здоровая лошадь, а толку от тебя нет совершенно! Что ты сделала для семьи?! Ничего! Умеешь только ныть, скулить и клянчить деньги! Вот поработаешь теперь, ничего страшного. Другие-то девки туда идут добровольно, значит, ничего страшного! Это ты выгибаешься и упираешься из-за твоей лени и чистого упрямства!