– Сколько мы ее учили, сколько воспитывали, – сердито бубнила мамаша, крепко стуча сжатыми кулаками по коленям, – сколько вложено в нее было, а все без толку! Ну, что это за поведение?! Этак она себя с хорошей стороны показывает?! Ей надобно королю поддаваться и уступать! Быть покорной и ласковой! Все ж таки ленивая ты, Жанна! Вот этак задницей перед королем вилять и ты смогла бы!
– Король же не слепой, – подал голос Вольдемар. – То, какой именно задницей вилять перед его носом, тоже имеет значение.
– Молчи! – махнула на него рукой сердитая мать. – Чего пялишься? Забыл, зачем ты тут? Пока смотришь на забавы, свеча горит без толку! А за нее деньги плачены, между прочим!
– Стоит эта свеча полгроша. Дешевая. Дурная. У вас этими свечами два сундука набито, маменька, – недовольно ответил Вольдемар, возвращаясь к работе.
– И что ж с того?! Это значит, тратить их можно без счету?!
– Они скоро склеятся между собой в один большой кусок воска.
– Перетопим и снова отольем! Не твоя это печаль! Твое дело маленькое – написать все в точности в брачном договоре, чтоб король нас и пальцем не смел тронуть! И чтоб мы как сыры в масле катались! Все предусмотреть, до мелочи!
– Да уже все вписал я, маменька, – вздохнул грузный Вольдемар, поднимая тяжелый зад со стула. – Вот, посмотрите. Все предусмотрел. Про семью особо постарался. Ни гонений, ни наказаний, ни казней, ни осуждения.
– Ай, молодец какой! – восхитилась мать. – Ну, сшивай давай магической нитью. Да аккуратнее там.
Вольдемар, вздохнув, снова уселся за работу, а мать обернулась к огню, рассматривая королевские игрища.
Жанна, все это время сидящая на полу, у ног матери, даже не шелохнулась, не произнесла ни слова.
Пламя огня отражалось в ее темных, немигающих огромных глазах, и Жанна грызла и кусала сухие, потрескавшиеся губы, сосредоточенно размышляя о чем-то своем. На лице ее запечатлелась мучительнейшая мысль, она думала и думала ее, прилагая всю свою изобретательную хитрость, но выхода не находила.
Да еще и мать подливала масла в огонь, добавляя Жанне мучений.
– Ты посмотри на Ивонку, – бормотала она. – Как хороша! Отмыли, откормили! Щеки так и сияют! А серьги, ты посмотри, какие серьги у нее, Жанна! Так и горят! Эту бы одну серьгу подать ювелиру – полдома обновить можно, а? Слышишь, черепица посыпалась осколками? Заменили б на новую. И башню твою любимую починили бы и побелили. А платье-то, платье!
Кто знает, волшебное ли пламя, куда мать горстями сыпала красные бобы, так разукрасило платье дикого шиповника, или на самом деле это было так. Только чудилось мамаше, что все тонкие серые прожилки на юбке Ивон были вышиты дорогими серебряными нитями, а на черном плаще ее, среди вспыхивающих ослепительным белым светом звезд, нет-нет, да сверкали золотом цветы и пчелы.