Тот, кто примостился на улице, напротив окна, тоже замер, рассматривая веселящуюся красавицу Ивон. Сейчас, когда никто его не мог увидеть и уличить в чем-то недостойном и постыдном, он неотрывно следовал взглядом за девушкой. И ее стать, ее тонкий стан, ее грация, ее красота не укрылись от жадного взгляда того, кто, обращённый в небольшого дракона, приник к стеклу и заглядывал в освещенную теплую комнату с пылающим в н ей магическим камином.
Разумеется, то был Валиант.
И красота Ивон, на которую раньше он смотреть не смел, на краткий миг затмила все, и даже вытеснила из его разума тот самый странный документ, который готовил Вольдемар.
Было в юной Ивон что-то такое чистое, хрупкое, трогательное и прекрасное, что Валиант едва не застонал, ослепленный прелестью девушки, которую король поймал и заключил в свои объятья.
На лице Ивон скользнула улыбка – прекрасная, немного застенчивая и нежная, – она сжалась, как воробушек, крохотная и хрупкая, в медвежьих объятьях короля, и торопливо прижала пальчики к его губам, которыми он тянулся ее поцеловать.
– Ба, да это снова вы, – произнес удивленный король, сдирая повязку с глаз. Ивон зарделась, а король и не думал ее отпускать. Напротив – он обнял ее крепче. Привлек к себе, прижал к своему сердцу. – Наверное, это судьба. Вы пахнете слаще всех. Медом и сладкой кровью. Отчего меня так влечет к вам?..
Король не выглядел человеком, который обманывает.
Напротив – он был взволнован, не на шутку взволнован и возбужден, и Валиант, глядя, как тот целует гладкие волосы девушки, ее бледный ровный лоб, не понимал, от ревности к кому он погибает.
Он равно ревновал и короля, который оказывает знаки внимания этой мерзавке, отпрыску этой гнусной, отвратительной семейки, и Ивон – потому что вдруг понял, что хочет коснуться ее так же свободно, как король, и хочет поцеловать ее тонкие пальцы, прижавшиеся к его губам, оглушительно пахнущие гречишным горьковатым медом...
Сладкая боль, приятное томление разлилось в груди Валианта, причудливо сплетаясь с ненавистью, грызущей его. С ненавистью к этой девушке, к этой семье. Чувство это было свежее, горькое, непривычное и незнакомое, пугающее настолько, что Валиант еще одержимее захотел убить Ивон, чтобы навсегда избавиться от тревожащего сердце волнения. Навсегда. Забыть и не ведать больше. Не ощущать себя живым. Не слышать ток крови. Не чувствовать надежду.
Не желать ласки.
Не любить...
– Надо было идти, Жанка! – гудела мамаша, глядя, как король милуется с Ивон. – Хоть бы платье дали, на злате-серебре пила б, ела. А король-то красавец. Крепкий и видный какой мужчина! Ты смотри, как он ее тискает, а? Славный жеребчик! Такой будет хорошим