В этот понедельник я решил пойти не к утренней молитве, а к началу занятий, и посмотреть, что будет. Подумал, что те полчаса, которые приходится слушать бубнёж священника, можно потратить на более полезные вещи.
Некоторые здешние порядки меня сильно раздражали, особенно повальное насаждение религии. И самое интересно, что не меня одного. Многие гимназисты не испытывали ни радости от простаивания на молитвах, ни пиетета к вдалбливаемому им закону божьему.
Общество тут было ужасно религиозным, религия лезла отовсюду. Все поголовно соблюдали посты, ходили в церковь по воскресеньем, царь-батюшка считался проводником божье власти, а любое непочтительное высказывание, направленное в сторону церкви, приравнивалось чуть ли не к государственной измене. Однако это не мешало молодёжи бунтовать против общепринятых норм.
Ну а я был человеком двадцать первого века со сложившимся мировоззрением. К всевозможным верованиям я относился равнодушно, но насаждаемая идеология мне была чужда, а попытки залезть в голову, не вызывали ничего, кроме неприязни и желания дать в лицо лезущему. А мозги тут промывали обстоятельно, и даже надзирателям предписывалось следить не только за поведением учащихся, но и за их образом мыслей и моральным обликом.
В понедельник моё отсутствие на утренней молитве никто не заметил, а то, что я больше не живу в общежитии, не замечали уже третий день, несмотря на повальную слежку за гимназистами.
Во вторник я тоже пришёл непосредственно к урокам, но на этот раз моя выходка не осталась незамеченной. На перемене классный надзиратель подозвал меня к себе.
— Алексей Александрович, — произнёс он достаточно строго. — Не видел вас сегодня на молитве. Почему?
— Потому что меня там не было, — ответил я.
— Нарушаете распорядок, между прочим. В чём причина?
— Уроков много. Зубрю до ночи. Вот и проспал.
— Старший по комнате обязан следить за тем, чтобы учащиеся вставали вовремя. Кто у вас старший?
— А я и не живу в общежитии. Переехал недавно в другое место.
— Тогда почему вы не поставили в известность ни меня, ни руководителя класса?
— Запамятовал, — пожал я плечами. — Всё хочу сказать, а постоянно забываю.
— Так, ладно. Сегодня ограничимся предупреждением. Но если ещё раз не явитесь на молитву, я вынужден буду назначить наказание. И да, позвольте, отмечу ваш адрес, — надзиратель открыл тетрадь, в которой постоянно что-то писал.
Я продиктовал название соседней улицы и номер дома.
Андрей Прокофьевич записал, а потом, словно что-то вспомнив, посмотрел на меня своим серым казённым взглядом и спросил.