Ее колени дрогнули и разошлись, пропуская эту длань, источающую могущество и негу.
Через минуту Валентин уже лежал навзничь, а Марина, стоя на четвереньках, медленно садилась на его член, твердый, длинный и толстый, как сувенирная эстонская свеча за три девяносто.
– Венера Покачивающаяся… прелесть… это ты святого Антония искушала…
Он шутил, силясь улыбнуться, но его лицо с этого момента начинало катастрофически терять свою породистость.
Марина жадно вглядывалась в него. Притененное сумраком спальни, оно расплывалось, круглело, расползаясь на свежей арабской простыне.
Когда Марина опустилась и лобковые кости их встретились, на лицо Валентина сошло выражение полной беспомощности, чувственные губы стали просто пухлыми, глаза округлились, выбритые до синевы щеки заалели и на Марину доверчиво взглянул толстый мальчик, тот самый, что висит в деревянной треснутой рамке в гостиной над громадным концертным роялем.
Подождав мгновенье, Марина начала двигаться, уперевшись руками в свои смуглые бедра.
Валентин молча лежал, блуждая по ней невменяемым взором, руки его, вытянутые вдоль тела, бессильно шевелились.
Прямо над кроватью, на зеленовато-золотистом фоне старинных обоев, хранивших в своих буколических узорах смутный эротический подтекст, висел в глубокой серой раме этюд натурщицы кисти позднего Фалька. Безликая женщина, искусно вылепленная серо-голубым фоном, сидела на чем-то бледно-коричневом и мягком, поправляя беспалыми руками густые волосы.
Ритмично двигаясь, Марина переводила взгляд с ее плавной фигуры на распластавшееся тело Валентина, в сотый раз убеждаясь в удивительном сходстве линий.
Оба они оказались беспомощны, – женщина перед кистью мастера, мужчина
– перед смуглым подвижным телом, которое так легко и изящно покачивается над ним в полумраке спальни.
Марина порывисто обняла его, припав губами к коричневому соску и стала двигаться резче.
Валентин застонал, обнял ее голову.
– Прелесть моя… сладость… девочка…
Его лицо совсем округлилось, глаза полуприкрылись, он тяжело дышал.
Марине нравилось целовать и покусывать его соски, чувствуя как содрогается под ней беспомощная розовая глыба.
Мягкие округлые груди Марины касались его живота, она ощущала насколько они прохладнее Валентинова тела.
Его руки вдруг ожили, сомкнулись за ее спиной. Он застонал, делая неловкую попытку помочь ей в движении, но никакая сила, казалось, не в состоянии была оторвать эту махину от кровати. Поняв его желание. Марина стала двигаться быстрее.
Часы в гостиной звучно пробили половину первого.
В тяжелом дыхании Валентина отчетливей проступила дрожь, он стонал, бормоча что-то, прижимая к себе Марину.