— Я успею вернуться до азана, — бесцветным голосом говорит хассашин, но его блуждающие по мне глаза красноречивее любых слов. Это сбивает с толку, потому что я не могу понять его истинных намерений. — Попросите слуг оставить всё в моей комнате.
Последнее он озвучивает и мне, и Гасану, который стоит, надувшись от негодования. Прежде чем я успеваю что-то добавить, Алисейд исчезает во внутреннем дворике, не попрощавшись.
— Характер у него действительно не мёд для пахлавы… — бормочу я себе под нос, доставая из котомки то, что отложено для меня.
Гасан выходит из-за стойки и подзывает одного из слуг дарты. Оставшуюся маскировку уносят. Я провожаю её взглядом, прижимая к себе переливающуюся ткань цвета охры и иные атрибуты, и слышу сквозь застилающую слух пелену голос распорядителя:
— Мне нужно отправить сообщение Аль-Алиму. Ты ведь справишься тут без меня, Сурайя?
— Конечно, — возвращаюсь в реальность и со слабой улыбкой киваю Гасану, и он добавляет:
— Если тебе понадобиться помощь, обращайся к Мустафе.
Он обозначает мне имя одного из прислужников, и я благодарно киваю вновь, собираясь направиться к тем покоям, в которых провела одну ночь. До моих ушей доносится тихое причитание Гасана, когда он разворачивается к внутреннему дворику:
— Высшие силы, наставьте этого неугомонного хассашина на путь истинный… Не дайте ему убить себя прежде, чем он переступит порог дворца…
И в какой-то миг понимаю, что начинаю повторять эти незатейливые слова подобия молитвы про себя, даже когда затворяю за собой дверь комнаты…
***
Скептически оглядывая себя в зеркале, пытаюсь найти какие-либо изъяны, которые могут смутить Тамира, вызвать подозрения и не позволить подобраться к нему ближе. Прошло около двух-трех часов, судя по небольшим солнечным часам рядом с распахнутым окном, которые ласкают жаркие лучи. За это время я услышала только шорох и закрывшуюся дверь покоев напротив, возвестившие о том, что их хозяин благополучно вернулся в дарту.
Наряд танцовщицы сел на меня как влитой, и теперь я пытаюсь перекрыть свой старый шрам под слоем талька, смешанного с махалябом[1] и чуточкой куркумы, чтобы цвет хоть немного соответствовал тону кожи. Ткань, похожая на вуаль от никаба[2], только прозрачная и расшитая искусственными камнями, условно скрывает часть лица, оставляя открытыми любопытствующим лишь мои глаза и лоб. Своим тёплым охровым цветом она помогает оттенять шею и создавать иллюзию того, что никакого шрама вовсе и нет, а распущенные волосы дополнительно содействуют этому.
Пока я провожу мягкой кисточкой по коже, старательно отбрасывая воспоминания о том, как получила отметину, медные монетки, покрытые золотистой краской и обрамляющие низко посаженный пояс моей полупрозрачной юбки, тихо позвякивают в такт неспешным движениям. Под юбкой шальвары из более плотной ткани, однако и они под солнечными лучами всё равно выдают очертания ног и бёдер. Мой живот полностью оголён, и его центр до пупка украшают перекинутые друг на друга тонкие золотые нательные цепочки. Грудь и плечи стянуты такой же невесомой газовой тканью, вышитой таинственными узорами и бисером. Монеток здесь меньше, но они гармонично вплетены в общий ансамбль рисунка.