Этот вопрос желания имеет еще большее значение для разрыва с Фуко потому, что сама их встреча состоялась под одним и тем же императивом – мыслить желание[1331]. По Делёзу и Фуко, Фрейд и Лакан не смогли помыслить желание, сведя его к нехватке и запрету: «Но хотя два философа участвуют в общем деле, в котором они едины более, чем во всем остальном, они все равно разделены непреодолимой дистанцией» [1332]. В 1983 году Фуко недвусмысленно высказывается об этом разногласии в длинном интервью с Жераром Роле, который спрашивает его, допускает ли он определенное родство с Делёзом: «Распространяется ли это родство также и на делезовскую концепцию желания?» Фуко отвечает резко и категорично: «Нет, конечно, нет»[1333]. На самом деле на общие им вопросы они дают разные ответы. Хотя им обоим свойственно стремление построить этику нефашистской жизни и хотя они согласны в том, что у желания нет никакой естественности и спонтанности, поскольку оно всегда заключено в определенные сборки, проект Делёза и Гваттари требует рассмотреть желание в качестве связки сборок с предельно конструктивистской точки зрения: «Философский гений Делёза состоит в том, что он изобрел новый витализм, стал искать условия не возможности, а реальности между выражением и конструированием»[1334]. На различиях в их концепциях желания сказывается также и их личная интерпретация Ницше, в которой Делёз основное внимание уделяет вопросу желания в «Воле к власти», тогда как Фуко больше интересует вопрос истины в «Генеалогии морали».
Ницшеанская привязка желания у Делёза должна быть дополнена еще одним немаловажным моментом – спинозистской силой бытия. В онтологию необходимо ввести силу бытия. В своем курсе о Фуко Делёз в 1986 году вернется к понятию желания/удовольствия, представив отказ Фуко от понятия желания и привязанность к идее тела и его удовольствий как выражение сексуальности без пола, которым он заканчивает свою работу «Воля к знанию». Это стремление заменить «молярную» концепцию, центрированную на поле, молекулярным подходом многообразных удовольствий вдохновляется, по мысли Делёза, Прустом, который определяет три уровня в «Содоме и Гоморре»: уровень больших ансамблей гетеросексуальной любви, второй уровень, на котором тождественное отсылает к тому же самому: мужчина к мужчине и женщина к женщине; наконец, Пруст вводит третий уровень – «трансверсальный, уже не вертикальный»[1335], на котором у каждого мужчины обнаруживается женская составляющая, а у каждой женщины – мужская, но они не сообщаются между собой, отсюда необходимость четырех терминов и молекулярных сборок. Распыляя тему ответственности, Пруст «доходит до того, что говорит о локальных удовольствиях»