. Другой принцип – принцип множественности – это вклад, который Делёз считает своим собственным, понимая его в бергсонианской традиции: «Различие макро- и микро- очень важно, но оно больше относится к Феликсу, чем ко мне. У меня же скорее различие двух типов множественности. Для меня это самое важное: и то, что один из двух этих типов отсылает к микромножественностям, – лишь следствие. Понятие множественности, введенное Риманом, одно и то же для проблемы мысли и даже для наук, представляется мне важнее понятия микрофизики»
[1523]. Множественность понимается, тем самым, как субстантив, и, в отличие от множественного, более не отсылает к Единому. Не имея ни субъекта, ни объекта, множественность характеризуется лишь разделениями или разными величинами: «значит, мы будем говорить о
плане консистенции множеств»
[1524]. Гваттари, со своей стороны, привносит в это понятие свою тему трансверсальности, которая может разветвляться на совершенно новые линии.
Еще один важный принцип – принцип «не-означающего (asignfiante) разрыва. Ризома может быть разбита, разрушена в каком-либо месте»[1525]. Плодотворное отношение осы и орхидеи служит иллюстрацией возможных множественных сборок гетерогенных элементов. В данном конкретном случае животное и растение детерриториализуются и снова ретерриториализуются, создавая необычное подключение двух живых существ, несоразмерных друг другу. Ризома возникает не из калькирования уже наличного или из генеалогической преемственности; она раскрывается на невиданное, на захват, выходит к всегда новым линиям ускользания, к новой открытости внешнему.
Другие принципы ризомы обусловлены выбором картографии, а не калькирования и его бесконечной воспроизводимости, которые Делёз и Гваттари обнаруживают в двух образцовых науках структурализма – лингвистике и психоанализе. Из этого вытекает совершенно иная логика: вместо того чтобы представлять скрытые коды, она требует экспериментов; она придумывает, соединяет гетерогенные поля, расшевеливает реальное, умножая число возможных входов, углов зрения. Лингвистика и психоанализ допускают ошибку, когда навязывают реальному во всей его сложности свой понятийный аппарат, неизменно остающийся моделью означивания. Редукционистскому чтению, основанному на подобном аппарате, авторы противопоставляют картографический подход Фернана Делиньи: последний рекомендует воспитателям детей-аутистов рисовать, чтобы прочертить их неведомые траектории. Приоритет дерева Делёз и Гваттари представляют в качестве своего рода цивилизационного инварианта, характерного для Запада. Соответственно, они регионализируют определенный модус мысли, ранее считавшийся универсальным, и противопоставляют ему иное отношение к природе, отношение восточное, которое сталкивается со степью и садом, с пустыней и оазисом, отношение, чьи культуры – это культуры клубней. В работах Жана Одрикура они находят подтверждение этому противопоставлению восточного «втыкания» клубней и засевания зерновых в западной агрокультуре. И вот такой обновленный подход к живому миру предлагают наши авторы, претендующие не на учреждение новой науки, а скорее на такое изменение оптики, которое реализуется в горизонтальных планах, как нам демонстрируют растения: «Мы называем „плато“ любое множество, соединимое с другими посредством близких к поверхности подземных стеблей так, чтобы формировать и распространять ризому»