В первой статье Делёз и Гваттари разоблачаются как приверженцы философии желания, которое «значит практически то же, что и усыпительная сила опиума»[1528]. При этом они объявляюся представителями самого вульгарного морализма, который заключается в вымученном доказательстве, ценой «культурного пустозвонства» и «субверсивного поигрывания мускулами», того, что свобода коррелирует с благом, а необходимость – со злом; тем самым они заявляют не что иное, как возврат к Канту, забывая об уроках марксизма-ленинизма, воплощающего в себе «серьезность науки»[1529]. За игривостью «Анти-Эдипа» Бадью без труда усматривает истинное лицо врагов народа:
Что в итоге говорят эти враги всякой организованной революционной политики, ненавидящие ее? Читаем: выполнить «тот процесс, который всегда оказывается выполненным уже в своем развертывании и поскольку он развертывается» (АЭ, с. 601). Словом, надо течь, подобно гною. Посмотрим на этих старых кантианцев, которые делают вид, что играючи ломают безделушки культуры. Посмотрим на них: время поджимает, и они уже чувствуют, что их песенка спета[1530].
Во второй части обвинительного акта, написанного под прикрытием псевдонима, позиция коллеги, Делёза, и его наперсника Гваттари характеризуется в качестве «протофашистской». Что, собственно, обнаруживается за множественностью ризомы? «Ревизионистской деспот»[1531]. Бадью цепляется за то, что мишенью в «Ризоме» выступает Единое, которое делится на два, то есть знаменитая диалектическая машина для разбивания кирпичей, которая служит стратегии товарища Линь Бяо: «Делёза и Гваттари нельзя считать безграмотными. А потому их нужно считать мошенниками»[1532]. Их махинации служат войне с диалектической мыслью, а под ударом оказываются справедливые интересы народа. Сведение Единого пролетариата к Единому метафизики – не что иное, как бесспорное доказательство их глубочайшего консерватизма: они метят в пресловутый классовый выбор, необходимый для справедливой пролетарской революции. Делёз и Гваттари в конечном счете призывают своих читателей ограничиться мирной ролью наблюдателя, отрешенного от всего на свете на манер Раймона Арона, то есть толкают их к предательству рабочего класса: «Играть в своем уголке – вот максима ризоматических множественностей»[1533]. Но за этой витриной послушных детей, наводящей на мысль об оранжерее,
…Делёз и Гваттари оказываются протофашистскими идеологами. Отрицание морали, культ естественного утверждения, отказ от антагонизма, эстетика множественности, позволяющая существовать за ее пределами тираническому Единому – в качестве ее политического условия, образуемого методом вычитания, и ее неизменной точки притяжения