Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография (Досс) - страница 476

.

Итак, эта встреча оказалась возможной благодаря двум событиям, но в чем кроется ее плодотворность? Почему эта молния, вспыхнувшая на небе, предвещает новую парадигму? Задача двух этих мыслителей – продвинуться еще дальше в децентрации человека, чтобы еще успешнее погрузить его в живую среду и обрести тем самым утраченное единство. Дегуманизировать человека, чтобы еще больше гуманизировать природу в рамках того, что Пьер Монтебелло называет «самой человечной метафизикой космоса и самой космичной метафизикой человека после коперниковской революции»[2253]. То есть задача не в том, чтобы реабилитировать старую метафизику, которая приписывает слишком большое значение тождественному, тождеству с образцом, а в том, чтобы создать новую метафизику, которая бы подняла на щит философию природы, оставляющую место для развертывания всевозможных различий, поскольку «бытие на самом деле стоит на стороне различия, а не единства или множества»[2254]. В этом и заключается смысл поисков Делёза, чистого метафизика, каким он себя считал, который затянул своего друга Гваттари в авантюру, затеянную еще в самом начале 1950-х годов. И именно эти поиски и привели его к реабилитации забытых, униженных, побежденных, вышедших из моды традиций, а именно традиций Тарда, Ницше, Бергсона. Ведь именно они попытались построить новую метафизику, которая вместо того, чтобы разделять сознание и природу, стремилась найти ту его составную часть, благодаря которой, как считал Бергсон, сознание не является сознанием чего-то, но само является чем-то, что представляется немаловажным сдвигом по отношению к феноменологической программе Гуссерля.

Мир, по словам Ницше, – это «мир отношений»[2255]: эта мысль, проходящая красной нитью по творчеству Делёза, утверждается еще в «Логике смысла», где совершается переход от «есть» к «и», причем именно «и» отдается приоритет, утверждаемый снова и снова. Так, в интервью Cahiers du cinéma 1976 года, посвященном Жан-Люку Годару, союз «и» по ту сторону отношения становится матрицей разнообразия, учреждением новой метафизики:

«И» не является уже больше союзом или каким-то особенным отношением, оно увлекает за собой все отношения, и существует столько отношений, сколько «И»; «И» не только расшатывает все отношения, оно расшатывает существительное, глагол и т. д. «И», это «и… и… и…», и есть творческое заикание… Множество как раз и есть «И»[2256].

В этих условиях мысль и материя, доселе в современном мышлении разделявшиеся, могут прийти к согласию. Как замечает Пьер Монтебелло, эта «иная метафизика» искала путь, отличный от того, по которому пошла феноменология, она повернулась спиной к интенциональности, чтобы вернуться к менее опосредованному, более прямому отношению между движением вещей и движением идей, тому отношению, которое должно осуществляться за счет временной приостановки сознания. «Представить преодоление человека на гребне космоса, вознести человека на высоту имманентной силы, пронизывающей универсум. Обрести творческий сгусток бытия в человеке, чтобы на втором шаге просветить и освободить его действие и его творческую способность внутри самой природы»