Очень уважал Коська своего отца. Несмотря на то, что отец перед вечером грозился надрать ему уши за полученную двойку, как бы стал свистеть Коська сегодня в клубе, если бы Андрей Жуков осмелился сказать плохое о работе Семёна Андреевича Реброва!.. Всем ведь известно: самый ехидный и кляузный мужичонка в колхозе — отец Шурки Жукова. Вечно-то он шумит на собраниях, вечно всех критикует. И добро бы сам был хорошим работником! Этим летом, в самое горячее время, выклянчив у врача справку, уехал в город и, вместо лечения, сбывал на станции прокисшие прошлогодние грибы! Все про это знают! Недаром поговаривают на селе, что старший брат Шурки, Фёдор, стыдясь проделок отца, уехал в город и поступил работать на завод, от сраму подальше…
Вспомнив про Жучонка, Коська сжал кулаки.
— Никак калитку ветром открыло? — озабоченно проговорила мать.
Коська прислушался. На дворе что-то хлопнуло, раз, другой. Корова встревоженно замычала.
— Так и есть, открыло. — Мать накинула на плечи полушубок, стала зажигать керосиновый фонарь. Рассердилась: — Говорила ведь нашему солдату: почини засов! Нынче да завтра, завтра да послезавтра — некогда!
Рассерчав, мать всегда называла отца солдатом.
— Если такую пустяковину не может устроить, какой из него, к шуту, помощник председателю!
Корова снова замычала — обиженно и требовательно.
— Сейчас, Вечорынька, сейчас, милая! — звонко отозвалась мать.
В ноздри Коське полез запах керосина. Хлопнула дверь, в избу ворвалось облако холодного пара.
— Иду, иду-у! — доносилось из сеней.
Заскрипела ещё одна дверь. И вдруг мать закричала истошным голосом:
— А-ах, Ко-оська!.
Одним прыжком он очутился в сенях. Мать вцепилась в него обеими руками:
— Не ходи! Не ходи, говорю!.. Ох, господи!..
Выхватив из её рук бестолково мотавшийся фонарь, Коська выбежал во двор. Мельком увидел чью-то тень, бесшумно метнувшуюся к раскрытой калитке.
Корова била рогами в загородку. На шесте испуганно вскрикивал петух, под сенями сонно и недовольно завизжал поросёнок.
«Неужто волк? Или только почудилось?» — холодея, подумал Коська. Фонарь погас, но у Коськи всё же хватило мужества прикрыть распахнутую настежь дверцу и для верности припереть её колом.
Утром, ещё задолго до того, как голубоватый свет наполнил избу и тускло отражавшая его печь выступила из потёмок, Коську разбудил шум. Мать кричала на Верного:
— Прозаседал вчера? Кабы не Коська, проглотил бы меня волк вместе с коровой! Захворает Вечорка с перепугу, капли не дам молока ни тебе, ни твоему хозяину!
Верный подполз на брюхе к самым её валенкам, уткнулся в них мордой и, вымаливая прощение, колотил пушистым хвостом по полу.