– С-сережа!
– А!
– Н-нам-мажь больше кл-лея!
– Я и так много мажу!
– Ты не промазываешь кору!
Кащеева жена хмыкнула.
– Сережа, Владимир Сергеич, Слава, Тима, мойте руки и обедать.
Все сновидцы, кроме Тимы, встали из-за стола, потягиваясь и удовлетворенно оглядывая результаты своих трудов. Сережа направился в сторону двери между деревьями, за которой крепилась раковина в общем туалете. За ним, похлопывая картонные деревья и проверяя их на прочность, косолапо потопал Володя. Тима быстро дорисовал последнюю картину и кинулся следом.
Остался один Слава. Он вдруг внимательно пригляделся к Кащеевой жене и спросил:
– А где Наташа?
– Баюн, – сказала Кащеева жена. – Выводи. Остальные пусть пообедают, если успеют.
Синий лес рос вокруг, бесконечный, сонный, медленный. С деревьев тянулись длинные, похожие на сопли, серые хлопчатобумажные нитки, купленные по дешевке оптом на ближайшей фабрике. Лес простирался на все пространство сновидения. Дальше были только кулисы, за которые никто на ее памяти еще ни разу не заглянул.
Сон в ноябрьскую ночь
Иногда сны так похожи на реальность. Для сновидящего, разумеется, но все же. Ощущения почти нельзя отличить от непосредственного субъективного опыта. Нельзя отделить от себя. Для человека такие переживания оставляют странный привкус после пробуждения. Встал. Умылся. Выпил кофе. И задумался – так оно было на самом деле или все же приснилось? Стоит этот человек с пустой чашкой в руке и думает, между всем прочим, опаздывая по важным делам. Для Кащея же такие сны – это способ непосредственно прикоснуться к восприятию людей. К тонкостям их мира, ощущения и мысли.
И вот она, восхитительная ночь. Оранжевая, рассеченная светом фонарей на множество самостоятельных отрезков пространства. Сверху плывет во времени луна, раздвигая своим светом легкие облака. Кажется, будто они проявляются в тот момент, когда она на них смотрит. А может, она появляется в момент, когда замерзшая фигура где-то далеко внизу обращает на нее свой фокус внимания? Кто знает, кто знает… Разве что даосские мудрецы, но они все равно ни на что не отвечают определенно.
Холод низко ползет колючками, рассыпая снег между темными островками почти невидимой, черной от влаги земли. Он неторопливо тянет свое длинное, неповоротливое тело по готовящемуся ко сну городу, приземисто скрипя колесами припозднившихся автомобилей. Тихо, так тихо вокруг. Человек внизу постигает тишину. В ней есть множество звуков, но она не теряет своей природы от их наличия. Нет, напротив, именно эти звуки – машины, далекие голоса, шорох ветра и далекая музыка, не к месту напомнившая про уже русские южные берега, утонувшие в стрекоте цикад, зелени акаций и шашлычном дыму, составляют истинное тело тишины, царицы отсутствия всего здесь и сейчас. Боги, как же холодно в ноябре… Так бывает только в конце осени, когда никто еще толком не привык к минусовой температуре и непроизвольно ежится в излишне теплых одеждах. А человек, между прочим, стоит и никуда не уходит. Надо на него посмотреть поближе.