Удивительно, даже сейчас спустя столько времени после этой поездки в Крым, стоит мне воскрестить тот сон или забытье, в которые я впала благодаря голосу Зиновия Аркадьича, как вновь я оказываюсь там, где небо становится космосом, но не черным и призрачным, а ярким и торжественным, похожим на парад фантастических конструктов, невообразимых объектов, сложных к понимаю землянки из три-дэ.
Гигантские с целую планету миры пролетали мимо, сквозь них скользили какие-то корабли и ракеты, тут же проплывали газообразные субстанции, похожие телескопические мыльные пузыри, переливающиеся всеми цветами радуги… Небо сверкало, звенело, мерцало и представало невероятно гармоничным… На его слаженную жизнедеятельность можно было смотреть часами: как зарождается нечто новое, как умирает старое, не мешая одно другому.
Но самым потрясающим казалось другое… Это чувство полнейшего роднения и узнавания всего видимого и невидимого, и если б меня не разбудили остервенелыми шлепками по лицу, я бы даже нашла каждому объекту имя, припомнила подробности знакомства, возможно даже смогла приблизиться к ним, ведь в том мире не было телесных ограничений.
– Маечка, проснитесь! У вас похоже тепловой или солнечный удар, – взволнованно шептал Зиновий Аркадьич, глядя на меня осоловевшую. Я бессвязно попыталась рассказать о космосе и что вселенная заселена воздушными шарами, то есть мыльными.
Кто-то сзади сказал:
– Она описывает Веды.
– Маечка, да вы жрица, как Ио, – чтобы успокоить меня продолжал профессор, взяв под локоть и поглаживая руку.
В этот момент мне явственно стало понятным одно, что сегодня я буду ночевать где угодно, но не на вилле у профессора. И оказалась права, поход в Храм Солнца предполагался трехдневным, жаль, что попросившись в него, я забыла уточнить этот момент.
Поэтому глядя в добрые взволнованные глаза Зиновия Аркадьича, я быстро прорабатывала сразу три плана, как это умел делать Цезарь.
Сумки и чемоданы с одеждой и копченностями, я разумеется оставила на вилле, поэтому, если сбежать по-английски, не прощаясь, придется прийти прощаться позже. Можно было б бросить несчастные чемоданы, ведь документы и деньги и не работающий телефон были при себе. Но копчености! Папа этого не поймет. Папа.
– Да и староват, – думала о плане под номером два я, поближе присматриваясь к Зиновию Аркадьевичу, махающему мне своим кепи, создавая воздушные вихри и таки не отпуская моего локтя. – Пусть даже он мне чуть-чуть нравится. В моем вкусе, симпатичный, статный, кавалер, умен, богат… Но все-таки староват. Ну как я покажу его папе? А папе он бы понравился. Они могли бы сойтись по теме космического апокалиписа. Но жить-то мне с ним!