Дом внутри оказался просторным и опрятным. Седовласая мать девушки ни о чем нас не спросила, лишь приготовила нам постели и пожелала хорошего сна. Снилось ли нам что-то – на утро никто из нас вспомнить не сумел, зато следующий день оказался вдруг особенно ярким и в чем-то – как если бы во сне. Были ли это последствия чудодейственного тысячесила, который, как и обещала, сварила нам поутру наша молодая хозяйка, или же, как утверждал Сокольских, эффект третьего дня дрейфа, я не знаю.
До полудня мы уже были высоко в горах, откуда нам открывался вид на весь город, на прилежащие деревеньки, на рожь, колосящуюся за Поповской заставой, на сверкающий излом Визмяти у Краковниц. Мы перекусили лепешками, которые нам дала наша рыжая благодетельница, и решили возвращаться в город. «Все-таки дрейф – это городская практика», – настаивал Сокольских. Разговоров почти не заводили, шли молча, полностью отдавшись нашему перемещению, которое все более освобождалось от слов и даже от мыслей о нем.
Что-то не то стало происходить с пространством. От Кладезной до Клинчи идти с полчаса, но мы каким-то непостижимым образом преодолели это расстояние минут за десять, а затем шли от Клинчи до Матея Басараба с три четверти часа, хотя там же рукой подать – причем шли по прямой, не плутая, никуда не сворачивая. За Басарабом нам вдруг открылся цыганский квартал, который вообще располагается на другом берегу Визмяти.
Пока мы, сбитые с толку, стояли, удивленно озираясь, набежали чумазые и визгливые дети-попрошайки. Юлиус отдал им всю мелочь, которая у него была. Жан-Поль спросил, не боится ли тот испортить их, поощряя их попрошайничество. Юлиус улыбнулся, нет, их нельзя испортить, они те, кто они есть, и там, где они есть.
– Вот насчет «там, где они есть» не уверен, – пробубнил Сокольских. – Они явно не там, где обычно. Не мог же тут у нас обосноваться еще один табор?..
Казалось, его никто не услышал.
– Утверждая, что они те, кто они есть, – возразил я Юлиусу, – мы заведомо отказываем им в возможности стать кем-то другим.
Юлиус нахмурился: похоже, он не ожидал несогласия с моей стороны. Потом, плотно сжав губы, медленно кивнул. Тогда пойди и забери свои деньги назад, пошутил Жан-Поль. Ну вот, сказал Юлиус, теперь линчуйте меня.
– Пойдемте-ка, что ли, отсюда, – предложил Сокольских. – Этому месту здесь не место.
Следующим сюрпризом оказался сталелитейный завод, раскинувший свои кирпичные постройки по левую сторону какой-то незнакомой улицы. Мы еще могли допустить, что цыгане перекочевали на новое место – на то они и цыгане, – но завод? Это уже было совсем неправильно. Я даже как-то вздохнул с облегчением, когда свернув на перекрестке, мы узнали улицу Липанести, однако не прошли мы по ней и квартала, как Жан-Поль ткнул пальцем в большое двухэтажное здание через дорогу. Через весь фасад старинными буквами было написано «Б И Б Л И О Т Е К А». Никакой библиотеки на Липанести отродясь не бывало. Мы перешли дорогу, чтобы получше осмотреть здание-пришельца. Это точно не могла быть какая-то новостройка. Громоздкая лепнина, украшавшая дом, почернела от времени, бронзовые держатели для фонарей покрывала зеленая патина. Массивные двери отворились, и из библиотеки вышла пара высоких и красивых людей – парень с печатью тяжелых потаенных дум в глазах и девушка, чье лицо я не разглядел за длинными светлыми волосами, почти такими же длинными, как у Дубравки, только волнистыми и более светлыми – и у каждого была книга в руке. Я сумел разобрать название томика, который держала девушка. «Идиот». Они прошли мимо, едва не столкнувшись с нами, но даже не взглянув на нас, будто бы нас тут и не было вовсе.