Напряжение музыки доходит до предела. Пора переходить к кульминации.
Тигр бросается на меня всем телом, одновременно отталкивая палку вбок, – словно крейсер, идущий на таран. Капитан, конечно, тяжелый, так что я, не удержавшись, падаю на пол, а он – обрушивается всем весом на мою правую руку. Да, это перелом, но адреналин сильно притупляет ощущения.
Спихнув с себя тигра – у него такая горячая кожа, – перехватываю палку левой рукой и вскакиваю на ноги. После травмы противника многие непроизвольно расслабляются – посмотрим, сработает ли это с капитаном.
Он тоже вскакивает, рычит и размашисто бьёт когтями, открываясь. В каждом бою рано или поздно наступают эти секунды, решающие исход. Всё, что было перед ними, не имеет значения: ни ставки на тебя и на противника, ни улюлюканье публики, ни удачные удары, ни игра в поддавки. Наступает момент – и выживет тот, кто успеет им воспользоваться.
Опыт, чутьё, интуиция, божественная сила – можно называть это как угодно – дёргает меня в сторону, уводя с линии удара когтей, а затем бросает на колени прямо к полосатому животу. В голове так пусто, что даже звенит, – и я со всей силы втыкаю в незащищённое тело острую палку, насаживая капитана словно бумажную бабочку на иголку.
На белую рубашку сверху капает кровь, бешеный ритм барабана мгновенно обрывается, вместо него по нервам проезжается высокая нота электроскрипки – я аж морщусь. Привычка требует пользоваться шансом, добить, но на периферии сознания мелькает мысль, что нельзя, – и я сдерживаюсь, для чего приходится собрать всю волю.
Отступив на шаг, тигр распахивает глаза, смотрит на меня с немым укором, жалобно рычит – и обрушивается на пол арены. Сдурел, что ли, с палкой в животе вот так падать?!
Его боль, мечущаяся внутри меня обезумевшей птицей, оглушает, но я должен собраться и закончить представление правильно. Я не имею права подвести Сина. Музыка затихает, и я плавно отступаю в тень, оставляя умирающего тигра в круге красного света.
Реальность мгновенно перегружает органы чувств: наверху вспыхивает слепящий свет, зрители неразборчиво гомонят, общий шум перекрывают отдельные выкрики и лязг дверей арены, а я осознаю, что всё предыдущее было лишь постановкой. Игрой, в которой я забылся настолько, что покалечил своего командира.
Бухаюсь на колени рядом с Сином, который подвывает что-то неразборчиво-матерное. На животе кровь перемешалась с краской, ничего не понятно, но торчащая из всего этого палка выглядит очевидно лишней. Зачем я вообще согласился на оружие? А если бы у меня было что-то посерьёзнее – вдруг я бы убил его?!