Она так знакомо мнётся, не решаясь сказать. Снова с опаской оглядывает всех прочих в комнате. Всё же говорит тихое: «Только вы. Если можно».
– Господин капитан-майор, можно с вами поговорить? – указываю Сину глазами на дверь и мысленно добавляю для Розамунды: «Я скоро вернусь».
В отличие от площадки перед нашим шестым корпусом, которую по ночам освещают лишь прожекторы КПП в отдалении, здесь у выхода горит свет. Я на пару секунд замираю, разглядывая фонарь: уже осень, и мошек, бьющихся в матовое стекло, больше нет. Жаль. После долгой жизни в космосе мне нравится наблюдать, как вокруг всё живёт, мельтешит, постоянно меняется. Зимой слишком мертво.
Мы с Сином отходим дальше, в темноту под деревом. Прислушавшись к ощущениям – сознания девчонки не слышно, – на всякий случай всё же говорю вслух, шёпотом:
– Я останусь с ней. Прикажешь?
– Как хочешь. Завтра тебя ждать? Мне нужно будет распоряжение о стрельбах.
– Можно взять стандартное, оно на рабочем столе слева.
Син задумчиво смотрит в сторону окон лазарета:
– Что думаешь о ситуации?
И я, прежде чем успеваю нормально всё обдумать, уже выпаливаю раздражённое:
– Я думаю, что ты напугал ребёнка до смерти.
– Вообще-то не такой уж она и ребёнок. И нехрен лазать воровать у военных. Хорошо ещё, что мы её поймали, а если бы стрелки сняли – бухнулась бы с шестого этажа.
– Всё равно, необязательно было устраивать спектакль. Схватили и ладно, а ты начал облизываться, будто собираешься её пополам перегрызть!
– Чё ты взъелся на меня?! Ну облизнулся разок – сам знаешь, что вкусно. Гарантирую, ты бы тоже так сделал!
– Нет, не сделал! Я выбираю из своей весовой категории!
Син сжимает меня за плечи и заглядывает в лицо:
– Что тебя цепануло так, а?
– Да просто… – я отвожу глаза. – Нельзя так с детьми!
Но он, конечно, прав – я реагирую слишком болезненно. И даже знаю почему. Я видел слишком много подростков в клетках, бывали среди них и мутанты. Так странно: я хорошо помню, как приводили новичков, но не помню, как сам там оказался. Вот я был в приюте, а потом – уже несколько побед за спиной, уверенность в себе. Но между этими двумя точками – обрывки, неразборчивые словно сон.
Впрочем, я и приют не то чтобы в подробностях помню, лишь отдельные моменты. Остальное расплывается и ускользает. Больше всего раздражает, что не могу точно вспомнить своё свидетельство о рождении, только знаю, что там было написано: «Эйруин» и ещё дата рождения. Насчёт октября я почти уверен, а вот число – кажется, что третье, но…
Если честно, я ведь даже не помню, как оказался в кабинете директора. Где нашёл это свидетельство. Как оно выглядело. Вообще ничего.