Но Лиза никак не прокомментировала. Она вдруг стала его хвалить, что он мол поступил как мужчина, что эти мрази так себя ведут, иной раз хочется самой взять пепельницу и вмазать «по щам». Но одна девочка так один раз сделала, по роже хлестанула, а потом ее никто не видел. Не то чтобы ее убили, конечно, Боже упаси, просто уволили, наверное, но мало ли, все может быть. Мужчина в таких местах сбрасывает стресс, и все делают это по-разному – кто-то сидит и не шевелится, как будто первый раз голую бабу видит, а потом цветы носит, подарки всякие, с ним даже спать не надо, кто-то вот жестко бухает, кто-то скотинится, как эти сейчас, молодежь так чаще всего. Пару раз было девочку увольняют, ну то есть забирали с собой, привозят в коттедж, а там пять мужиков, или был один, из старых бандюганов, заставил девочек купюры есть, натурально, достал пистолет и пачку пятитысячных и говорит «жри».
– А ты? – спросил Петр Яхонтович.
– А я в увольнения не хожу, – просто сказала Лиза. – Я по желанию только.
– Хотите я прочитаю вам стихотворение, – вдруг спросил Петр Яхонтович, почему-то опять перейдя на «вы».
– Ну, прочитайте, – тут машину немного занесло в мягкой каше, и Петр Яхонтович ударился больным коленом.
Стихотворение,
которое прочел Петр Яхонтович
в красивой иностранной машине
поздней ночью по пути в гостиницу.
Синий вечер. Желтые огни
Многих окон, фар и фонарей
Снег скрипит и вторят каблуки
Мерный шаг чужих для них людей
Цвет индиго прячет по углам
Тишину под бахромой сугроба
А за красной шторой пополам
Делят сигарету двое. Оба
Думают, что жизнь всего одна
И дана им только лишь на вечер
Всё хрустит под каблуками тишина
За окном, где вечер бесконечен
Синий шорох. Желтые огни
Многих окон, фар и фонарей
Снег скрипит и вторят каблуки
Мерный шаг чужих для нас людей
Дальше ехали молча и через какое-то время, которое в такой тишине невозможно было установить – может час, а может две минуты, машина остановилась у гостиницы, слегка ткнувшись носом в желеобразный сугроб, рухнувший видимо с крыши здания.
– Я с вами спать не буду, – неожиданно сказала Лиза.
Петр Яхонтович наблюдал как ритмично автомобильные дворники собирают выступающую ежесекундно влагу с лобового стекла. Вот с верхнего угла откололась ледяная пластинка и скользнула вниз. Дворники и с ней справились, утрамбовав под складками мокрого снега.
– Спать из жалости с вами я не буду, – повторила она.
– Из жалости, – тоже повторил Петр Яхонтович. – Я и не хочу с тобой спать. Я хочу, чтобы мне снова было двадцать пять лет. Или двадцать.
Петр Яхонтович вылез из машины и пошел к дверям гостиницы, а светофор продолжал подмигивать желтым глазом ему вслед. Колено распухло, каждое движение причиняло сильную боль. Кое-как он догреб до казенной койки, где, не раздеваясь, провалился в полупьяный, душный сон.