– Там она.
Его голос дрогнул, и мальчик убежал обратно к женщинам.
Блохин с Гордеем пошли первыми. Гордей и так подозревал, что они не найдут там ничего хорошего, но не ожидал, что всё будет… так.
Едва расступились заросли крапивы, он узнал ситцевое платье в цветочек, неуместно ярким пятном выделяющееся на землистом дне оврага. Вернее, ярким оставались лишь некоторые фрагменты платья – те, которые не были залиты буро-бордовым. Заскорузлая от засохшей крови ткань расходилась лохмотьями, рыжие косы растрепались, собрав комья грязи и листья, а от горла до живота по телу тянулись длинные раны, наполненные чем-то чёрным, сгустчатым.
Блохин тихо выругался и, кажется, перекрестился. Перед глазами Гордея всё стало чернеть по краям, сжимаясь в одну точку, словно мир затягивало в воронку. Он сделал шаг назад, затем ещё один. Ноги подкосились, и Гордей опустился на землю. Сердце стучало часто и мелко, в голове громыхали два имени разом:
«Нина»…
«Света»…
– Всем назад! – прокричал Блохин голосом, вновь обрётшим твёрдость. – Расходитесь по домам!
***
Следователи из райцентра опросили большинство красиловцев, а дольше всех – Гордея. О планах скорее вернуться домой пришлось забыть. Всё Красилово гудело ульем – местами испуганно, местами истерично, а кое-где – с плохо скрываемым смакующим восторгом. До позднего вечера горели огни в окнах, до полуночи местные кучковались у порога магазина, поглядывая в сторону дома Светы, где стояли две милицейские машины и одна карета «Скорой».
С третьей попытки Гордей дозвонился по единственному в деревне телефону-автомату на работу и предупредил начальника, что не выйдет в понедельник – обязан остаться в Красилове как важный свидетель. Закончив разговор, он с минуту стоял, упершись лбом в столб, а потом зашёл в новый ларёк и купил бутылку водки.
Пить у Букашкиных показалось Гордею кощунством: они и так вряд ли были в восторге от его общества (ещё и невольно затянувшегося), а тут ещё и с бутылкой… Не дойдя до калитки, Гордей сел на лавку и опёрся спиной о штакетный забор.
– Из горла пить собрался?
Гордей чуть не подпрыгнул. Из соседней калитки вышла баба Тоня и стояла, скрестив полные руки на груди. Зыбкий летний сумрак скрывал её лицо, темнели только пятна глаз и рта.
– Ну… да, – промямлил Гордей, покачав в руках бутылку. Не прятать же, в самом деле.
– Так заходи, мой Коля тоже налил. Хоть закусишь по-человечески.
Тонин голос звучал буднично, чуть устало, но в нём не было ни страха, ни паники, ни жалости – эти интонации доносились по всему Красилову целый день, и Гордея уже тошнило от них. Более того – она не шипела и не желала ему всяческих бед, как в первую встречу. Кинув взгляд на зашторенные, светящиеся тёпло-персиковым окна комнаты Анны Петровны с мужем, он пожал плечами и встал с лавки.