Я знаю, что они жили вместе. И это было поразительно. Она – хрупкая, затерянная в своих красках и эмоциях. Такая чужая и легкая в его бетонной коробке-студии с ржавыми лязгающими ролевыми воротами вместо двери. С холодным душем в углу. И он в ее квартире. Вильямсбург. Руфтоп. плетеные кресла с видом на крыши Бруклина. В квартале от набережной с парком под Вильямсбургским мостом. С закатом, даунтауном и ночной жизнью. Да, они жили вместе. Во всех местах сразу. И вместе по субботам выносили свои работы на Бушвик-Маркет. Рядом с подземкой. Знаешь этот блошиный рынок? Они жили-были. Были-жили.
Недолго.
Б*ть. Мне даже больно говорить об этом – недолго. Год. Может чуть больше? Все, что он сделал в том бесконечном году можно было поднимать на верхний этаж МОМА на 57-й улице. На лифте. Без остановок. Туда, где Кандинский, где Матисс и Ван Гог. Где лилии Моне. И я бы сдвинул ради его исчерканных картонов музыкантов Пикассо.
Все, что он сделал в тот сумасшедший год было чудом. Наверное, этим чудом была для него она. В каждом е*ном штрихе его дешёвых угольных стержней была она. Б*ть. Глоток вина… и я говорю дальше, хорошо?
Он не рисовал больше ничего и никого. Только её. Каждый картон. Каждый, раздобытый неизвестно где, холст. Ее худое гибкое голое тело. Ее резкие скулы. Ее славянские вечно настороженные глаза, нос с небольшой горбинкой. Каждая линия – это она. В ломаных, вдавленных, вбитых в картон штрихах его угля она оживала. Крошилась черными отпечатками его пальцев, но дышала. Поверь мне.
Он был настоящим художником. Он сумел стать настоящим собой. Может быть, он сумел обмануть время. Ненадолго. Сдвинуть свой проклятый давящий возраст и расправить плечи. Ненадолго. Б*ское предательское слово.
То, что сейчас от него осталось не стоит видеть… Это же печальная история, ты помнишь? Она ушла. Это было неизбежно. Это был вопрос времени, которое нельзя обмануть насовсем. Это был вопрос ржавого разряженного аккумулятора его сердца. Предельный, запредельный ток удерживал ее, слепил ее. Недолго.
Она встретили мальчика. Художника. Белого. Из хорошей семьи. Контакты, связи, встречи… вряд ли деньги имели для нее значение. Это просто была закономерная встреча. Я уже говорил про трамвай. Да. Мальчик был молод. Пати, клубы коктейли. Натурщица была бы кстати. И была кстати.
Никаких подробностей. Во-первых, у меня их нет. Во-вторых, тебе ведь уже ясно. Не знаю, что будет с ней дальше. Ее краски по-прежнему безумны. На ее холстах я вижу иногда черные рваные линии, как-будто взгляд через плечо. Назад. Но там уже никого. Ее мальчику наскучило быть художником. Хочешь знать, чем он сейчас занимается? Зачем тебе это? А я не хочу каркать за их счастливым окном.