Но стоило только ему отвернуться, как поварёшки с грохотом полетели на пол.
– Хи-хи-хи… – послышалось мерзкое хихиканье из одного угла.
– Хе-хе-хе! – вторило из другого.
– Топ-топ-топ! – раздалось из-под стола.
Купец приподнял белую скатерть и заглянул – никого.
«Что за чертовщина?..» – только успел подумать, как дверцы шкафов захлопали, словно ставни от сильного ветра, и посуда из них посыпалась на пол, вдребезги разлетаясь на мелкие кусочки.
– Хи-хи-хи! Топ-топ-топ! Хе-хе-хе! Топ-топ-топ! – понеслось из всех углов.
Ухваты, кочерги принялись скакать и летать по комнате, биться о стены, потолок, с шумом сметая всё на своём пути, падать на пол и снова взмывать в воздух.
– Годимирушка, что здесь твориться?! – у входа в горницу стояла испуганная Голуба Любятовна, кутаясь в наспех накинутом платке.
Рядом к ней жалась бледная Варенька.
– Этот Гришка – шельмец и плут! Деньги взял, а кикимору не выгнал! – в гневе затопал ногами купец, – Вот я ему задам, попадись он мне! Все косточки…
– Ой, папочка! – завизжала Варенька, указывая рукой, – Берегись!
Он обернулся и увидел вилки, ложки и ножи, летящие в него.
Рванул купец на выход из горницы что есть силы. Сгрёб по пути в охапку жену и дочь, забежал спальню, и дверь за собой закрыл. В тот же миг дверь затряслась и запрыгала, так и норовя слететь с петель. Еле-еле купец удержать её смог, пока жена и дочь к ней тяжёлый сундук двигали.
Подперли они дверь сундуком, а сами на кровати уселись обнявшись. Так до утра и просидели в страхе, слушая, как бушует невидимая сила по дому.
Только пропели третьи петухи, и небо на востоке порозовело, в тот же миг в доме всё стихло.
Годимир Силович отодвинул сундук, тихонько отворил дверь и осторожно выглянул наружу.
Вся дверь снаружи была исполосована глубокими бороздами, вилки и ножи торчали из неё как иглы из ежа. Сундуки в комнатах были распахнуты и поломаны. Вся одежда, что в них хранилась, разноцветными лоскутами валялась вокруг.
Купец прошёл в горницу и обомлел: всё, что можно было разбить – разбито, шкафы и полочки сломаны. Громоздкий дубовый стол перевёрнутый валялся посреди комнаты на груде из битой посуды и порванных в мелкие клочки рушников, полотенец и скатертей.
Резная прялка его жены изломанная в щепки вперемешку с излохмаченной пряжей бесформенной грудой валялась в углу.
Годимир Силович в гневе сжал кулаки до хруста в костяшках:
«Ну, только попадись мне, мошенник! Все косточки тебе пересчитаю! Увидишь у меня, Гришка, и десять золотых, и сахарную голову!»
– Ох-ох-ох, – тихо причитала Голуба Любятовна, разбирая сломанные сундуки и порванную одежду, – ты только посмотри, Годимирушка, что сделалось-то! Всё добро испорчено! Что делать-то? Теперь даже ходить не в чем…