Встревоженная Мария, которая сразу же примчалась к старой хозяйке, распоряжалась переездом и нянями. Себастьян разговаривал с людьми из похоронного института. Я молча держала Лизель за руку. Марита, стоя рядом, что-то говорила о похоронах. Венки, цветы, кто где встанет и что наденет. Лизель же просто сидела, молча глядя в огонь. Даже когда я, не выдержав, резко попросила Мариту заткнуть рот, Лизель не шелохнулась. Зато Марита взбесилась.
– Я все еще графиня! – прошипела она.
– Ты графиня лишь пока ты жива! – взвилась я, готовая двинуть ей в челюсть. Как ее собственный сын, когда-то вырубил мою мать.
– А, ну, прекратите обе! – прикрикнула Мария на нас.
Но и тогда Лизель не шелохнулась. Абсолютно сломленная, погасшая, потерявшая интерес ко всему, она лишь чуть слышно шмыгнула носом. Если бы все мы провалились в небытие, она не заметила бы. И больно было видеть ее такой. Лизель, которая никогда не теряла присутствия духа. Разве что один раз, когда она рыдала на псарне.
– Так что же насчет венков, Лиззи, – сказала Марита.
И я, не выдержав, развернулась и сильно толкнула ее.
– Клянусь богом, Марита, если ты не заткнешься, тебе самой потребуется венок!
Пока графиня стояла, разинув рот, между нами скользнула Мария. Отодвинула меня в сторону и, встав на колени перед камином, встряхнула Лизель.
– Возьми себя в руки, фата! – строго сказала она и суеверно перекрестилась. – Что Мартин о тебе сейчас думает? Сидишь, сопли распустила! Немедленно поднимайся. Мы едем домой!
Это был первый раз за ночь, когда Лизель хоть как-то отреагировала на окружающий мир. Она огляделась вокруг и вдруг разрыдалась.
В чужом горе нет ничего привлекательного, а дядя Мартин по большей части был громогласным тираном и идиотом, но эти двое так любили друг друга. Теперь же, Лизель осталась одна. И все мы, стоявшие вокруг нее полукругом, словно она была здесь хозяйкой, и к тому же вдовой, молча склонили головы.
Маркус беспомощно присел рядом с ней на корточки. Она припала к его плечу, продолжая всхлипывать и вместе с Марией, он сумел заставить ее подняться и увести…
На похоронах Элизабет не проронила ни единой слезинки. Она была, по сути, его вдовой. Но не могла рыдать над гробом, как вдовы. Они любили друг друга так много лет, но ей нельзя было ни проститься с ним, ни опереться, скорбя на чью-нибудь руку. Мартин был кардинал и на похороны съехалось немало церковных шишек, но… Если они и догадывались о чем-то, то поводов убедиться в этом, Лизель не подала.
С самого начала, как только тело подготовили к погребению и вернули его семье – в гробу со стеклянной крышкой, мотором и вентилятором, гоняющим по гробу холодный воздух, его немедля обступили со всех сторон и стали читать молитвы.