Скаврон махнул рукой и отвернулся, пряча заблестевшие глаза.
– Подымайте гада и волоките в донжон в оружейную палату. Пусть выбирает, сволочь, какой смертью умирать. Все туда идите, чернила несите, бумагу, чтобы все было честь по чести… А ты, сволочь, подскажи-ка мне быстренько, где она, женушка моя любящая? Что ж она так скромничает, на глаза супругу не показывается? Да, мужики, кляп-то у него из пасти выньте.
– Это не я! – завопил тот истошным голосом, как только рот его освободили от кляпа. – Не я! Это все она! Она меня подстрекала и запутала. И договоры-переговоры со злодеями вела она. Я ни при чем, я только исполнял. Она и меня, падла, кинула, в Вупперталь усвистала, и с тамошней какой-то шишкой запредельной, говорят, теперь живет в любовницах, а я… я… я не хотел…
Во двор галопом влетел Кувалда, кубарем слетел с гиппа и заорал:
– Скаврон! Бросай это дело, потом, все потом, где Манон?
– В трапезной. Там Люкс при Оле раненом, а она на подхвате, когда надо что-нибудь организовать. Ты что заполошный такой, будто привидение увидел?
– Если бы привидение. Помнишь, мы с Манон рассказывали тебе о нашем общем пронырливом друге?
– Генрике, что ли?
– Генрик не проныра. Проныра – это Лис. Так вот, прилетели сюда десятка два-три орденских монахов и кромешников, а командовала всей этой шоблой некая личность в рясе аббата.
– Этот… Лис? – ахнул Скаврон.
– Он, паскуда.
– А он тебя узнал? Хотя тебя не узнать невозможно. Ну и что с ним?
– Ушел, поганец. На летучке и ушел.
– А что с теми, как ты говоришь, с шоблой?
– Зернышко молодец. Он там из местных крестьян засаду устроил – любо-дорого. Как ударили с тыла по сволочам. Так, где, говоришь, Манон? В трапезной? Где это?
Скаврон повернулся к седоусому.
– Начинай допрос подонка, я сейчас приду. Все записывай по его словам. – Скаврон пнул пленника в бок. – Рассказывай все, как есть. И не виляй, вонючка. Я скоро вернусь. И если мне твои слова не понравятся – пеняй на себя. Не просто убью, в мешок с голодными крысами посажу.