.
Еще один пример обреченных на провал стратегий собственности дает постсоциалистическая Румыния, где после краха социализма земля вернулась прежним владельцам, но ее ценность упала настолько, что стала вытягивать из них средства. Те, кто получил землю в собственность, должны были ее возделывать, даже если в конечном итоге это обходилось дороже, чем просто приобрести то, что на ней выращивалось. Обремененные рисками и долгами, эти люди приходили к тому, что использовали свою собственность для приобретения социального статуса вместо материальной уверенности – не говоря уже о тех преимуществах, которые давала финансовая пирамида «Каритас». В начале 1990-х годов она втянула население Румынии в инвестиционное безумие, подкрепленное риторикой о формировании нового среднего класса. Инвестиции в нее стали привлекательными из-за стремительного роста инфляции, который уничтожал ценность пожизненных накоплений. Благодаря пирамиде «Каритас» румыны приняли условия двух переходов: во-первых, от идеи экономики, планируемой и управляемой политиками, к экономике, функционирующей посредством абстрактных сил, а во-вторых, от труда как единственного законного источника дохода к воспроизводству денег посредством финансовых схем. Никто не понимал, каким образом их инвестиции принесут результаты, и все же люди приучались доверять рынку, который функционирует без их ведома, а фактически и доверять ему свои сбережения. Когда пирамида рухнула, они узнали и о том, что их сбережения могут исчезнуть. Только на сей раз они больше не могли обвинять в этом политическое руководство – им оставалось пенять лишь на собственный неправильный выбор[53].
Обращая внимание на такие страны, как Китай и Румыния, где частная собственность была восстановлена сравнительно недавно, антропологи заставляют нас более тщательно наблюдать за стратегиями собственности там, где они воспроизводились на протяжении многих десятилетий. Истории успеха наших родителей, бабушек и дедушек, для которых приобретение материальной и нематериальной собственности способствовало их восходящей социальной мобильности, придают ей солидный облик. Но ее придаток в виде страховых полисов, девальваций валюты, финансовых кризисов, подъемов и спадов напоминает нам о том, насколько хрупкими в действительности являются основы собственности. Сегодня мы уже не так радуемся, когда берем тридцатилетнюю ипотеку, как могли бы радоваться наши родители, и не так самодовольны, представляя себе, что готовит нам наша старость, даже если мы предусмотрительно на нее откладываем. Какими бы при этом ни были наши надежды и мечты, нас одновременно преследует страх, что наши перспективы будут более мрачными, если мы не станем ничего делать. Идеология частной собственности, и правда являясь благим делом, как и идеология масштабного среднего класса в качестве основы для уверенности людей в своих силах, пожалуй, утратила часть своего блеска. Но даже будучи сильно измотанными инвесторами, мы все равно остаемся ими: мы просто действуем в условиях ограничений, которые становятся более явными.