.
Потребительские интересы привязывают американских трудящихся к корпорациям и рынкам, предоставляющим те ресурсы, которые помогут им достичь ожидаемых стандартов потребления и обеспечить их будущее. Этот альянс подрывает коллективные приоритеты и политику по перераспределению ресурсов, еще больше размывая гражданские права и требования. Потребление становится признаком положения людей в обществе, сигнализируя о различиях, индивидуальности и личных амбициях. Эти ориентации, в свою очередь, подтачивают коллективные силы и общие интересы людей. В связи с этим еще более примечательным оказывается сам факт, что в США произошли столь масштабные социальные волнения, как «Захвати Уолл-стрит». Но стремление к инклюзивности и единству, выраженные в этом движении, вывело на первый план разногласия в позициях протестующих в качестве потребителей и инвесторов. В конечном счете они привели к тому, что общие цели были поглощены консюмеристскими, неолиберальными и девелопменталистскими установками, ослаблявшими коллективную силу протеста[90].
Если Макс Вебер проделал аналитическое различие между этикой убеждения и этикой ответственности, то антрополог Джоэл Роббинс показал, в каких ситуациях та или иная этика лучше проявляет себя[91]. Принятие ответственности за последствия своих действий обретает смысл в условиях, достаточно стабильных для того, чтобы они были предсказуемы. Но сегодня наши действия из лучших побуждений переплетены с институциональными реалиями, которые определяют их проявления и последствия так, что мы даже не можем себе этого представить. Поэтому мы лучше подготовлены к четким указаниям относительно того, что является добродетелью или пороком. Нечто подобное, как показывает Роббинс, происходит в церкви среди новообращенных, но они выступают лишь крайним случаем общего правила: дух нашего времени – обращаться внутрь себя в поисках морального руководства, а не пробираться сквозь мутные воды политических программ, результаты которых ускользают из пределов нашего контроля.
Пытаясь гарантировать свое будущее и заботиться о своих семьях, мы инвестируем в собственность и человеческий капитал, преимущества которых относительны по сравнению с тем, чем обладают другие. Когда мы из любви заботимся о самых близких или печемся о тех, кто нам не так близок, делая осознанный и ответственный выбор, мы действуем с осознанием того, что это заставляет нас отказываться от ряда вещей. В тех вариантах выбора, которые стоят выше прагматизма и утилитаризма, присутствует самоотречение, и это обстоятельно сильно влияет на подобные альтернативы и придает определенную окраску их смыслу. В капиталистическом контексте свобода выбора осуществляется под воздействием противоположных сил. Один из остающихся у нас способов следования собственному моральному компасу – отстаивать разумно осуществимые этические позиции, обладающие непосредственными и оправдывающими себя последствиями, позиции, безупречность которых напрямую подтверждается самоотречением. И при этом избегать затратных начинаний, кажущихся наивными и надуманными.