Аморфная, настолько воспитанная в правилах приличия и сросшаяся с этим, она не могла даже как следует разозлиться на других. Только на него и, очевидно, своего мужа. Никите всегда было жаль людей, которые не могут встать, наорать на окружающих матом и гордо уйти. Сам он пользовался этой привилегией в исключительных случаях, но она здорово облегчала жизнь.
– Ты жизнь глотаешь, а мне под сорок… Я восхищен твоим ощущением мира, твоими взглядами, твоей мудростью. Ты – чистый дух. Которому огранка и давление противопоказаны. И я не хочу, чтобы ты уходила.
Эля внимала, а сердце ее глухо билось. Это было то, что сама она украдкой думала о себе, а, услышанное, оказалось удушающе прекрасным.
Илья уступал ей право блистать и испытывать страсть в их союзе, в то время как сам оставался элегантным наблюдателем. Он начинался для Эли кумиром, а продолжился в какой-то мере ребенком, вымаливающим заботы и преклоняющимся перед ее жизнелюбием, отсутствием страха метко сказать крепкое словцо и поспорить о роли женщины в современном мире. Так ей казалось порой, хотя чего только не кажется в процессе познания человека, особенно когда мы сами заслоняем его своей сущностью, поскольку только с ней и имеем дело.
Вечером они мчались в его удобной машине по спускающемуся на город песку и туману, ускользающему вслед за слабеющими лучами. Она крепко держала руль и наслаждалась бьющей по ушам музыкой, будоражащей, вызывающей состояние, пограничное между видениями и экстазом, когда сознание почти отказывается верить в происходящее. Скорость, дорога, музыка действовали как дурман. Эля никогда не употребляла наркотики, но благодаря таким моментам не нуждалась в них. Она чувствовала себя живой настолько, что поражалась правдивости существования. Приподнималась завеса… О которую Эля билась всю жизнь.
Они до одури разъезжали по области, устраивая пикники под полувековыми деревьями. Приехав на озеро, они тонули в какой-то истерии сродства, которое бывает при обоюдной настройке на одну волну, когда люди смеются над недоговоренными и непонятыми непосвященным шутками. Прыгали в воду, визжали и беспрестанно целовались, щекоча и кусая друг друга. Элю поражало, с каким самозабвением Илья примеряет на себя повадки и интересы вчерашнего подростка.
Илья словно оставлял груз своего положения, работы и социальных ролей в черте города. Ему казалось естественным, что он полуголым прыгает по песку с выпускницей ВУЗа и как укуренный смеется ерунде, обоюдно слетающей с их губ. Илья кидал Элю в воду, она сама прыгала туда с вышки, гортанно крича. От ее крика волосы приподнимались на руках Ильи, а по коже шла дрожь, похожая на электрических заряд.