– Вальтер, бросьте ваши шутки – немного смущаясь ответил Гельмут, – семья – священна, но я ещё не женат!
– Кто же с этим спорит? – не унимался Гроссман, будучи уже прилично «на веселе», – но все ваши тайные похождения были блестяще раскрыты ребятами из гестапо.
Последние слова произвели на Гельмута сильное впечатление. Он побледнел и напрягся, вперившись глазами в Вальтера, но тот реакцию собеседника не заметил и продолжал:
– Друг мой, ваша неразборчивость могла стоить вам не только карьеры, но и жизни.
– Поясните…
– Ваша kleines Mädchen>3 оказалась подпольщицей.
– Этого не может быть. Здесь явно какая-то ошибка. Я не верю.
– Гельмут, похоже, она ранила ваше сердце – всё шутил Вальтер.
– Это не ваше дело. Извините меня, господа, я должен идти.
Гельмут встал из-за стола, поклонился галантно и вышел из ресторана.
– Чего это он? – не понял сначала Гроссман и обвёл всех нетрезвыми глазами.
– Вальтер, мне кажется, вы перегнули палку – объяснил сидящий справа от меня доктор Клейнер, – там многое непонятно. Вполне возможно, её отпустят.
– Я согласен с Йенсом – имея ввиду Клейнера, сказал Пауль Ланге.
Гроссман поочерёдно посмотрел на сидящих, в том числе и на меня. До него стала доходить причина ухода Гельмута.
– Чёртова эйфория. Я хватил лишнего – начальник госпиталя пришёл в себя, – завтра извинюсь перед нашим другом. И загляну к Шварцу, чтобы уточнить у него по поводу этой русской. Действительно, нехорошо вышло.
– Вот именно, Вальтер – поддержал мысль Ланге, – тем более Москва ещё не взята.
– Вы как всегда, Пауль, осторожничаете – улыбнулся Клейнер и попытался направить разговор в другое русло.
– Я не люблю забегать вперёд, Йенс, вы меня знаете.
– Вы пессимист, друг мой
– Я реалист…
Вальтер задумался и некоторое время молчал. Вскоре сама беседа перешла на другие темы, в обсуждении которых я уже активно принимал участие.
С той встречи прошло немало времени, и, случайно столкнувшись с вечно занятым и деловитым Гроссманом в одной компании, услышал от него уже иное мнение:
– Пауль снова оказался прав! В этой стране он стал окончательно пессимистом. Я тоже начинаю склоняться к мысли, что всё плохо. Но не теряю надежду и верю по-прежнему фюреру и в нашу армию. А вы, Фридрих, что скажете? Я заметил, вы всегда отмалчиваетесь при разговорах на эту тему.
– Я не военный, Вальтер. Конечно, меня беспокоит война, но моё мнение вряд ли что-то изменит.
– Соглашусь с вами, нашу точку зрения в расчёт никто не берёт – Гроссман тяжело вздохнул, попрощался и отправился заниматься своими прямыми обязанностями. Я посмотрел ему вслед, он сгорбился, в нём пропала живость, былой энтузиазм рассеялся словно утренний туман. Этот человек прекрасно понимал суть происходящего, в его глазах уже читалась обречённость. Однако высказывать открыто своё мнение не решался. Он искренне любил Германию, а потому страдал, видя гибель «сынов отечества» на полях сражений.