Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать – сказал как-то Алексей Иванович в одной из наших нечастых первых совместных бесед.
Мне вообще очень импонировала жизненная позиция Лукьянова, которая покоилась на непреодолимой тяге к возвышению над любыми неблагоприятными жизненными обстоятельствами. Он был как высокая гора, своей вершиной уходящей куда-то в заоблачную даль. И там пребывал его дух, созерцающий оттуда нашу юдоль.
– Вы по-прежнему рассчитываете на пересмотр вашего дела? – спросил Алексея Ивановича Лядов.
– Дорогой друг, а вы предпочитаете сидеть в одной точке и смириться? Я, признаюсь, так не могу. Мне нужно движение. Пусть моё тело временно заточено в этих ужасных стенах, но мой разум свободен. И он не может остановиться думать и творить. Рано или поздно я отсюда всё равно выйду, вперёд ли ногами или снова в большой мир. Два естественных варианта, но сейчас я предпочитаю всё же второй. Хочу, видите ли, понянчить внуков на даче. А у вас нет такого желания, Артемий Всеволодович? Это же такая простая потребность, несущая столько радости!
– Главное, не стоять на месте, говорите. Да, я бы многое отдал бы сейчас, чтобы быть рядом с внуком. – неторопливо ответил биолог, – очень живо помню нашу последнюю прогулку с ним, прямо перед… Э, что теперь говорить.
– Так об этом и стоит говорить. Жизнь для каждого из нас сделала петлю. А, Фридрих Карлович, согласен?
Я кивнул головой. Тоже вспомнил жену и сына.
– И эта петля, – продолжал излагать свою мысль искусствовед, – совершив свой невообразимый реверанс, окажется не такой уж страшной, и всё вернётся на круги своя. Я в это верю. Я верю, что мы все обязательно вернёмся туда, откуда были вырваны так беспощадно и безапелляционно безжалостной рукой карающих органов. И тогда я буду чаще видеть, надеюсь, улыбку на лице нашего общего друга инженера, который говорит свои удивительные мысли порой с такой постной миной, что хочется зевнуть.
Я, Лядов и Алексей Иванович посмотрели на Сергей Сергеевича. Тот сначала вздрогнул, потом улыбнулся своей неповторимой доброй улыбкой. И перед нами снова сидел прежний «тот» инженер: открытый, спокойный, сильный человек, на какое-то мгновение сбросивший появившуюся здесь печать печали и внутренней боли. В 41-м он был привлечён к уголовной ответственности за срыв срока эвакуации завода, хотя его вины в том не было. Но это всплыло уже после окончания войны, когда органы госбезопасности установили истинные причины потери уникального оборудования. Они крылись в хорошо спланированной акции немецкой разведки.