Глаза этого парня были черными, как нефть, за которую боролись толстосумы Коалиции. «Эта земля рождает сплошную черноту», шутил как-то Вик у костра, и теперь я тысячу раз мысленно согласился с ним. Глаза иракца горели под лохматыми прядями таких же черных волос. «Почему он без шлема? – подумал я, – Почему он снял шлем в разгар боя?»
И он улыбался. Он улыбался, пока наводил на меня оружие, улыбался, когда спускал курок.
Он не перестал улыбаться, когда понял, что затвор заклинило.
Я все так же стоял и смотрел на то, как он отчаянными, рваными движениями пытается привести свой автомат в порядок. У нас таких проблем не было: почти каждый морпех проводил все свободное время в обнимку со своим оружием. Я не находил смешным зрелище, когда здоровенный детина бережно держит свою М15 на коленях, будто баюкает ее. Мы не просто любили наше оружие, мы полагались на него, как на лучшего друга.
Я не мог оторвать взгляд от этого мальчика, который продолжал бороться с тем, что могло спасти ему жизнь. Я просто стоял, не слыша взрывов вокруг, мне было плевать, сколько людей в меня сейчас целится. Мне было интересно, справится ли он.
Он швырнул автомат на землю, и в воздух поднялось облачко пыли. Наконец мальчик поднял на меня глаза и снова улыбнулся. В его улыбке словно было извинение и примесь вины: прости, видишь, мы не справляемся с нашим оружием, хотя мы на войне. Я тоже ответил ему улыбкой, мысленно говоря: «Ничего, любой бы растерялся на твоем месте. Это война. Никогда не знаешь, какое дерьмо случится».
Мальчик поднял руку, и я очнулся. Я понял, что стою на поле боя, что меня чуть не застрелили, что у этого пацана гранаты на поясе, и что через пару секунд мы все превратимся в фарш.
Не переставая улыбаться, он сложил пальцы пистолетом, как делают дети, когда играют с друзьями в дворе, и медленно навел свое самодельное оружие на меня. Я видел его губы. Он сказал мне: «Бам!», и его голову окутал розовый туман.
– Какого хуя, Марк?– Винни тряс меня за плечо, словно я был куклой.– Какого хуя ты пялился на этого ублюдка? Этот говнюк был увешан ебучими гранатами, как блядская рождественская ель!
Я не слушал, что мне говорит Винни, и не смотрел, куда он меня тащит. Мне хотелось вернуться назад, к мальчику в пыли, и сказать ему: «У тебя был лучший выстрел за всю эту войну».
Глава 13
Я очнулся уже в лагере, когда была дана команда на привал. Не помню, как мы отошли от Хафджи, помню, что никого из наших серьезно не зацепило, и что для нашего отряда все обошлось. Мы держали курс на Кувейт, и я почти все время шел молча, изредка кому-то поддакивая или кивая. Никто не расспрашивал меня: нам всем было не до этого. Мы впервые своими глазами увидели настоящую войну, мы впервые в ней поучаствовали. Нам словно дали пощечину и сказали: «Эй! Очнись, парень, тебя сюда закинули не просто так!» И теперь каждый обдумывал то, что увидел и сделал.