Одежда любовников в беспорядке разбросана на полу. На тумбочке два фужера с остатками тёмного вина, пустая бутылка.
Вид и запах сцены душераздирающей были омерзительны.
Генку передёрнуло. Промелькнуло желание немедленно включить свет, насладиться панической реакцией коварных эгоистов.
Но зачем? Разве это чего-то изменит? Всё уже случилось. Возможно не в первый раз.
Шокировало, озадачило, возмутило до глубины души уверенное спокойствие жены. Она же знает, что у мужа исключительно острое обоняние. Даже спустя время он почувствовал бы посторонний запах.
Впрочем, это уже не имело значения: Геннадий больше не хотел видеть мгновенно ставшую чужой и враждебной Ларису.
Похоже, Маша, у её родителей. Такое часто бывает.
Думать ни о чём не хотелось. Даже не так – мыслей было слишком много: они суетились, толкались и мешали друг другу, создавая хаос, отчего казалось, будто голова пустая и звонкая.
Мужчина тихонько раскрыл встроенный шкаф в коридоре, отыскал ключ от бабушкиной однокомнатной квартиры.
Лариса настаивала её продать, а Гена считал, что позже она пригодится для Маши, уже почти взрослой, чтобы жить самостоятельно. Не заметишь, как выпорхнет из гнезда. Нужно же ей где-то жить.
Вот и пригодилась квартирка.
Купленные перед поездкой продукты пришлись кстати. Он положил их в сумку. На выходе вспомнил, что нужно дать ж знать, что он всё видел. На тумбочке в прихожей открыл тетрадь, написал размашисто “Насладился в полной мере незабываемым зрелищем! В постели с Тарзаном ты была великолепна. Не решился отвлекать и беспокоить. Бывший муж”
До бабушкиной квартиры пять кварталов городской застройки. Машина ещё не остыла.
Ехал Гена осторожно, медленно. Торопиться теперь было некуда. Заснуть всё равно не удастся.
По радио опять крутили ту же мелодию Наутилуса.
Горькая кривая усмешка отпечаталась на его лице, когда начал улавливать текст песни, – в комнате с белым потолком, с правом на надежду. В комнате с видом на огни, с верою в любовь. Я ломал стекло как шоколад в руке, я резал эти пальцы за то что они не могут прикоснуться к тебе, я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что…
Генка определённо не мог простить коварное, чудовищное предательство.
С ним происходило нечто не совсем понятное – какое-то болезненное раздвоение: с одной стороны тошнило от брезгливости и тут же всплывало желание грубо изнасиловать жену, чтобы она почувствовала боль и унижение, но при этом смотреть в её глаза.
Жалко было почему-то не себя – её: Лариса ведь такая беспомощная.
Она никогда не работала, ничего толком не умеет. Интересно, что скажет дочь, когда узнает причину его бегства? Как отнесётся к нему, к матери, с кем будет жить?