– Нет.
– Что так?
– А зачем?
– Ты же спрашивал.
– Ну спрашивал, кто-то позвонил, я ответил, а потом… потом не помню.
– Все-таки, с чего вдруг заинтересовался возрастом матери?
– Да я хотел узнать, чего это она черная, а я рыжий.
– И как это с возрастом связано?
– Ты сам говорил, что всё со всем связано. Так скажи, мама у нас кто?
– В смысле?
– В смысле национальности.
– Бабушка твоя, скорее всего, польская еврейка была, это она тебя в музыкальную школу отправила, мамина мама.
– Понятно, – он уткнулся в свой Apple, – а вот, – и прочитал выразительно, – Эльбрус – стратовулкан, самая высокая горная вершина России и Европы. Талая вода ледников, стекающая с его склонов, питает крупнейшие реки Северного Кавказа: Кубань, Малку,Баксан… – выключил айфон, сунул в карман, – Эльбрус – это вулкан, прикольно.
Он ушел, а я отмотал сообщения в старенькой Nokia, нашел – от Келдышева, которого все любили. Я бы хотел, чтоб его лучшим другом был я. Я один. Я хотел, но этого не было. Когда его не стало, мое застарелое желание потеряло смысл, однако осталось. Как бессмысленное и не такое острое, и какое-то облегчение от смерти – не надо воевать за первенство в рядах его друзей.
Вот его сообщение:
Да полно Вам, Штирлиц!
Он снялся в нашумевшем фильме про партизан. Поляк, белорус и русский идут на задание, попадают в разные ситуации, перекочевывая из одной истории в другую, и в каждой истории один за другим каждый проявляет себя. Русский там – мурло откровенное. Подчеркнутое мурло. Боря играл русского.
Я ему:
– Боря, что ж ты нас так? Понимаю, режиссер решил, куда деться, но все-таки, режиссер режиссером, ты ж таки прямо упивался говнистостью своего персонажа, мог бы где-то иронии поддать. Боря?
Он мне:
– Ты как свою национальность чувствуешь? Как? Скажи.
Я держу паузу.
Он не дает паузе завершиться, обрывает паузу:
– Я геморрой чувствую. Очень чувствую. Чехов страдал геморроем, Достоевский. Это объединяет.
– Что объединяет, геморрой или страдание? – я хохотнул.
Он не услышал, продолжал без паузы:
– А национальность? Большой миф. Чтоб как-то объяснить наше сожительство на земле. Случай всё. Достоевский – белорус, или поляк где-то, хочет быть русским, ну и хорошо, хочешь – будь. Не жалко. Причем, подчеркнуто русским, с особым отношением к полякам. Бог жаждет разнообразия, ну если можно говорить о господней жажде. От этого и выдумка национальностей, чтоб Его не огорчать.
– Боря, чего ж ты ерепенишься всякий раз, когда заходит речь о евреях в твоем роду.
– В роду? – он остановился.
Надо сказать, мы спускались в переход, навеселе возвращаясь из гостей. Он встречался с сценаристом, вернее со сценаристкой, такая удачливая дама, красивая, жгучая брюнетка, живет в центре, в сталинском доме, до потолков два роста, икра, белое вино, шампанское на дорожку. Боря начинал с ней работать, а меня захватил, чтоб не скучать в пути. Перед шампанским, она, постукивая длинными пальцами по столу, склонилась к Боре: