– Но, однако, какая пилюля! – сказал бы Боря.
Но только «Дом…», что построил Триер вместе с Джеком, он его построил, когда Боря давно уже лежал в могиле.
«И косточки давно истлели», – так говорила моя мама, про тех, кто пролежал в земле восемь лет и более.
Почему так говорила? Имела в виду что? Что всё забылось и у того, кто в земле и у тех, кто о нем думал. Тут вот, пока пишу, сообщили в новостях, где-то в Якутии, где вечная мерзлота, вчера археологи откопали собачью голову. Целиком, даже мягкие ткани сохранились, не то что косточки. И голове той более сорока тысяч лет. 40 000.
А мама говорит, «и косточки истлели».
Говорила.
А Бике здравствует. Она чуть подтаскивает левую ногу, косолапит. И раньше замечал. Впервые увидел ее со своим дядей, Боря куда-то подвозил их. А тут, в центре столкнулись. Красива вызывающе, ничто ее не берет. Глаза в глаза. Многомиллионный город, а встречи случаются и даже не редко. Случай – подсказка Бога. Не понятно только что Он хотел подсказать. Она остановилась и улыбнулась. Нагло так. Еще чуть и расхохочется.
Я тоже остановился. Оробел.
– Ты вышла? Или сбежала?
Она не сдержалась, захохотала.
– Сбежала. С пузом. Кавказ своих не бросит. Родила уже тут, как бы, на свободе. А ты хромаешь? Ножку поранил? Ай-йяй. Как жаль.
И пошла.
Чего ей стало жаль? Сожалеет, что я живой остался.
Я догнал ее, схватил за руку.
Она стремительно развернулась:
– Ты думаешь, жизнь наладилась? Ну да, я любила Борю вашего. А кто его не любил?
Один глаз у нее затуманился, сейчас слеза выкатится. И выкатилась, только из другого глаза, что был чист и смотрел поверх меня.
Приблизила лицо, и шепотом:
– Так вам понятней. И больней. А вообще мне нет разницы, кого из вас отправлять в ад. Больше – лучше.
– Так, да?
– Так.
– Боря-то, пожалуй, что и из ваших был.
– Тем более, тогда! Служил русским как пес. У меня два брата было, отец. Все… не с миром отошли. Интернациональный долг. Мне твой сынок рассказывал, как он дома наших гранатами забрасывал. Сам – то Боря мне только песенки пел, «зацелую допьяна, изомну как цвет».
Она выдернула руку. Я все еще удерживал ее. Передернула плечом, свела судорогой подбородок, напоминая и передразнивая Борю, и запела в голос на весь проспект. Надо сказать, мало кто даже и взглянул в ее сторону. Всем все равно, а потом, мало ли придурочных в огромном городе. Знали бы, кто она такая, Бике. А она, слегка косолапя, неспешно удалялась:
– Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.