Мальчик привязал утомленных гауров к остаткам изгороди. Над трупами людей в разгромленном соседнем дворе, каркая, летали вороны. Легкий ветер донес запах гари.
Осталось ли здесь перекусить чего, спросил себя Ясень. От голода он чувствовал пустоту в животе.
Вошел в низенький домишко, маленький, как и сама Офимья. Сеней не было, сразу попал в отапливаемую комнату.
Саксон сидел у стола рядом с окном. Старушка хлопотала у печи, доставая дымящийся горшок. Пахло супом и жареным хлебом, да так аппетитно, что у Ясеня во рту собралась слюна.
– Ясенек, тащи сумы, все, чего осталось, – приказал отец, взял со стола огурец и откусил половину. – Угостим хозяйку.
Дак у нас там и осталось-то совсем ничего, думал Ясень, возвратясь во двор и снимая с гауров седельные сумки.
Они перекусили нехитрым, но плотным ужином. Вареные курица и яйца, овощи, хлеб. Саксон молчал, не привык болтать во время еды. Ясень быстро наелся и незаметно оглядывался по сторонам. Обычная изба, ничего выдающегося: печь, лавки, стол. В полу отверстие для погреба. У них в Чернограде в несколько раз больше была.
– Так кто же такой этот ваш Одихмат? – спросил, наконец, Саксон, откинувшись назад после трапезы. Лавка заскрипела под его грузным и большим телом. – Сколько народу у него в ватаге?
– Не знаю я, сколько их всего, душегубов, – ответила Офимья, отложив ложку. Когда она ела, то постоянно прикрывала рот ладонью. – Один он был. Пришел на рассвете, когда никто не ждал.
– Один? – удивился Саксон. – Чего же вы не отбились всей деревней?
– Так он даже и моргнуть не дал, окаянец. Как начал свистеть, так все и попадали мертвые. А потом и дома разлетелись.
Саксон переглянулся с Ясенем. В своем ли уме старуха, может, тронулась разумом от горя?
– Как так, от свиста обычного?
Из узеньких раскосых глаз Офимьи опять потекли слезы.
– Да, от свиста. Только свист тот был не обычный, а злодейский. Сначала тонкий, как гауровы жеребята трубят. А потом все тише и тише. Под конец совсем еле слышный. Но у людей все внутре лопается. Сама слышала.
Саксон в затруднении почесал золотистые пряди, пригладил.
– Интересные истории ты поведала, бабушка. А дома тоже от свиста попадали?
Офимья вытерла слезы кончиком платка.
– Конечно, от свиста, от чего же еще? Ты что же, словам моим не веришь? Хлеб мой сожрал, курицу и яички слопал вместе с пострелом своим, а теперь во мне усомнился?
Саксон выставил ладони.
– Верю, Офимья, верю, как же иначе. А ты как спаслась от свиста смертоносного?
Офимья указала подбородком на темное отверстие погреба.
– А вон там была, за грибочками лазила. На мое счастье, я одна живу. Были у меня три сына, так давно в войне с идриссами полегли.