В сопровождении Вергилия я вышел за дверь и встретил в коридоре двух молодых Техников в промокших насквозь белых халатах, небрежно накинутых на плечи. Они что-то оживлённо обсуждали, давясь от собственного шёпота, но, завидев нас, мгновенно замолкли и вытянулись по стойке смирно. Они не сводили с меня глаз и рассматривали с явным интересом, боязливо провожая взглядом. Вергилий вышел вслед за мной и, заметив Техников, бросил в их сторону хлёсткие и пренебрежительные приказы:
– Квартиру тщательно осмотреть и составить подробный отчёт, затем всё полностью удалить и запечатать.
– Есть, господин Хранитель! – отчеканили в ответ Техники, а затем, не дожидаясь, пока мы скроемся из вида, юркнули в открытую дверь.
Я даже обернулся, чтобы посмотреть им вслед и немного погрустить по своей квартире, куда уже вряд ли когда-нибудь вернусь. Любой человек сказал бы, что это скромное жилище на задворках Системы вряд ли заслуживает особой жалости и грусти, но мне свойственно быстро привязываться к вещам, местам, людям, которым я придавал особое значение, вкладывал в них сакральный смысл и поэтому с ними так тяжело прощаться. Ани недавно сказала мне, что мы лишь отражение других людей, гордо вручивших нам частички самих себя. Наверное, всё вокруг носило отпечаток моей жизни, даже пустая квартира, куда я вложил часть своей души. Когда мы теряем такие места или людей, кого беззаветно любили, то вместе с ними исчезает и часть нас самих, а резать себя на кусочки всегда очень больно. Но хуже всего, когда жизнь занимает что-то одно – единственный человек, кому ты посвятил себя целиком, подарил душу и уже не считал её своей. Потерять такого человека означает духовную смерть и потерю того, кем ты был раньше. Поэтому утрата даже таких незначительных частичек моей жизни, как служебная квартира, вызывала приступы болезненной меланхолии.
Когда мы вышли на улицу, то несколько десятков осторожных и внимательных взглядов разом устремились в мою сторону. Жалостливые, злые и ненавидящие, сочувствующие и непонимающие – все они в едином молчаливом порыве пытались просверлить во мне множество дыр, превращая в решето, за которым они могли бы разглядеть ответы на мучающие их вопросы. Я сразу заметил автомобиль Киры, стоявший чуть поодаль от общего сборища Стражей, но её самой не было видно. Скорее всего, после недавней встречи она не решилась выйти из машины и больше не хотела смотреть в мои глаза и видеть там неприкрытую ложь. Горечь и тоска разъедали её сердце, она боролась с единственным желанием – самолично вонзить клинок в мою грудь за предательство её доверия. Я знал это, понимал и не мог осудить за справедливое желание. Вергилий всё это время шёл позади, не спуская с меня глаз и контролируя каждое движение. Он велел подойти к машине Зета, стоявшей у самого подъезда. Сам Зет находился рядом с ней, отпускал угрюмые взгляды в нашу сторону, в которых было сложно разобрать, к кому он испытывал большее презрение: к оступившемуся Стражу или возможному убийце своего брата, а может, к проливному дождю, свившему сосульки из его мокрых волос. Вергилий усадил меня на заднее сиденье, проводил многозначительным взглядом хмурого Зета, а затем развернулся и пошёл в сторону машины Киры, на ходу раздавая приказы Техникам, которые уже выстроились в шеренгу и с детским вниманием выслушивали поручения старшего. Зет залез на место водителя, повернулся ко мне и, поджав губы, молча покачал головой, потом дождался, когда Хранитель сядет в автомобиль Киры, и тронулся вслед за ними.