Мы долго ехали в угнетающей тишине. Водитель иногда раздражённо сопел, что-то бурчал себе под нос, смешно шевеля своей густой бородой, и бросал на меня гневные взгляды через зеркало заднего вида. Я боялся его и того, что он может сказать. Мне было стыдно смотреть в глаза человека, для кого знак Стража на запястье стал священным символом, знаменем его доблести, храбрости, чистоты душевных порывов и ярким отражением всего величия его горячего сердца. Зет очень гордился тем, кем они были вместе с братом, чего добились на войне с Отступниками. Они выросли под опекой школы Стражей, обуреваемые жаждой мести за своих родителей, они видели перед собой единственную цель, пока она полностью не поглотила их личности, превратив в покорных крестоносцев своей веры. Зет не умел прощать, я хорошо это запомнил. Они с братом отказались от своего прошлого в результате процедуры Отречения и забыли, зачем воспитывали в себе неиссякаемую жажду мести, но, несмотря на это, сохранили в своём сердце безликое и потому неутолимое чувство возмездия, жажду справедливости и неизбежной кары для любого Отступника. Они разучились прощать, поэтому стали лучшими из нас, превосходными Палачами, Стражами, воинами света, пока однажды, при непонятном конфликте с Хранителем, не оборвалась жизнь младшего брата Зета. Так гласят легенды, живущие среди рядовых Стражей, в основном низших чинов. Чем-то же нужно занять себя Наблюдателям, пока они патрулируют город: только мечтами о новой должности да байками из той недостижимой и желанной жизни. Есть ли в этой легенде хоть капля истины? Не знаю, но, по рассказам, с тех пор Зет сильно изменился. Он отказался брать себе другого напарника, стал молчалив, груб и нелюдим. Он сторонился общества и дружеских бесед, в нём осталось одно только ядовито-горькое желание – отомстить за всё, что он потерял в своей жизни; это жгучее стремление заполнило всё его существование и поработило разум. Я смотрю на него, в его грустные и в то же время полные злобы глаза, и вижу это последнее желание, искреннюю мольбу, чтобы ему представилась возможность поквитаться со всеми, кто отнял у него все причины жить. Когда я замечаю, как он смотрит на Вергилия, как впивается в него ненавидящим и презирающим взглядом, то начинаю бояться за них обоих, что однажды Зет может сделать неверный шаг, поддаться мимолётному желанию и тогда наступит хаос, по сравнению с которым Инцидент Ноль может показаться мелкой неурядицей. Неужели они не видят этого? Зачем Вергилий нарочито дразнит Зета своим чрезмерно командирским отношением? Он не может не знать о его судьбе. По крайней мере, я всегда надеялся, что это не Вергилий нанёс смертельный удар его брату. Нет, он не мог. Даже сейчас, после всех этих событий, Хранитель умудряется сохранять самообладание и холодный разум. Какие-нибудь подлецы из отряда «Харон» давно не стали бы церемониться и отрубили мне руку при первой же возможности. Но я мог понять Зета и его тяжёлый взгляд, который постоянно ловил на себе под шум небесных баранов, разверзнувшихся где-то высоко над нами и выбивающих марш перед казнью. Служба была для него всем, последним смыслом жизни, удерживающим от ужасных поступков, а я разрушал его веру в Стражей, стал гнусным надругательством над его последней ценностью. В какой-то момент я даже почувствовал страх перед его молчаливым упрёком, будто его сильные пальцы уже вцепились крепкой хваткой в мою шею и с нескрываемым садистским удовольствием стремились уничтожить ненавистного Отступника, кто одним своим существованием порочил звание Стража. От одних только мыслей я начал ощущать возрастающее удушье, которое огромным комом сковало моё горло, но меня неожиданно спас басистый голос Зета, что отрезвляющим горном ворвался в моё сознание, вытаскивая в реальный мир из ужасных кошмаров наяву.