Эти были страшными, потому что… честными. Хотя такого не увидишь наяву. Наверное, их потому и стирали.
Юна не могла оторваться. Краски жестоко били в глаза, хотелось повернуться и бежать долой, забыть эту картину. Одновременно что-то внутри нее ринулось им навстречу.
Она повернулась и присела. И теперь она была одной из них — фигур, нарисованных на стене.
Она не разговаривала — она еще не сошла с ума, разговаривать с рисунками. Просто думала.
— Это ведь сон? — спросила она.
Краски молчали. Она сидела у подножия их — держащих стену и одновременно взламывающих ее, выступающих в туннель с незримым криком. Они перешагивали, прикрывали ее — а она прикрывала им спину. Только чуть-чуть отдохнет, и встанет, пусть в последних рядах: не убежит и не зажмурит глаз. Чтобы сражаться со сном, надо сражаться с тем, что наяву.
— Я так и знала! — крикнула Юна, засыпая.
Подходя к вагончику, который стоял у самого забора, он увидел за забором. В ушах зашумело, еще прежде, чем успел подумать.
Девчонка ночевала у него в вагончике этой ночью. Ночью он ее не пустил. Был месяц май; было тепло. Только по утрам холод. Тепло — это плохо. Ничего похожего на мойку. Рукомойник на улице, с палочкой, как в деревне, только пластик, — и то без воды. Вода денег стоит. В вагончике можно топор вешать. Но тут выбор: или на улицу к собакам — или в вонь мужских тел. Он просидел всю ночь, ждал, что начнет задыхаться. Тогда бы он открыл дверь. Но она спала мертвецки. Шестеро соседей ворочались на своих койках. Они не проснулись; но женщина! в двух метрах. Знай, что они видели во сне.
Утром отпустил. Ушла и ушла; и он. На стройку.
Но вот стоит за забором.
— Пошли погуляем? — когда он подошел со своей стороны.
Он шел к выходу, и огибал потом забор, в голове — бух-бух-бух. Женщина. Девчонка — как жеребенок. Но целая женщина. Зачем?! Он и не думал. Не запрещал себе — вправду не думал: отпустил — забыл.
Они ходили до двенадцати. Вдоль забора туда-сюда, кругом индустриальный пейзаж. На небе были одновременно солнце и луна.
Ночью его избили соседи по вагончику.
— Так нельзя. Нас дома семьи ждут. — Он не знал, кто говорит. Голоса у всех были одинаковые. — Ты и так хоромой. Нам надо, чтобы ты быстро бегал.
Воду не завезли. Бегал по стройке прямо так.
Опять первый шел. Увидел ее за забором.
Брови как беличьи кисточки: не которые на ушах — а теми, что рисуют. Брови так сдвинулись, что он захотел, чтобы его били каждую ночь.
— Пошли.
— Куда? — растерялась.
— Ну куда. К тебе.
— Ко мне нельзя.
— Тогда так.
Она чуть отставала. Догнала: