Я хоть убей, не помнил, кто такая Алисия и где ее надо навещать.
— Ну, кто так «кровавую Мэри» делает! — возмутился я, перелил себе в стопку содержимое его бокала, часть жидкости перелилась через край, оставляя на скатерти красные следы. Залпом выпил, поморщился. — Не «Мэри», а похабщина какая-то! Смотри, как надо!
Я аккуратненько налил ему томатного сока, взял нож и водку. Нож звякнул по краю бокала, и я заметил, что их два: и ножей, и бокалов. Водка медленно потекла по ножам. Бутылок тоже две, и струй — тоже. Я подумал, та ли струя течет на тот нож? Интересно, какой из них настоящий?
— Вот так! — резюмировал я. — Вот так делается «Кровавая Мэри»!
У меня вполне тессианское понимание долга: сначала сын, потом команда и, наконец — тот долг, который иные подданные Кратоса сочли бы первым и наиглавнейшим. И поэтому только сейчас я оказалась перед воротами Центра Психологической помощи, а иначе городской тюрьмы.
Голова совершенно ясная, полрюмки водки не могли вывести из равновесия, а значит, смогу сделать то, что должно.
Молодой человек на проходной ненамного старше Артура, но нисколько на него не похож. Выше, шире в плечах, крупный нос, тяжеловатый подбородок. Я бы не назвала его красивым, хотя в его возрасте трудно выглядеть не привлекательным.
— Добрый день! Не могли бы вы посмотреть, не здесь ли моя… родственница Алисия Штефански?
Он внимательно изучает меня, задумывается, наверное, делает запрос. И вдруг его лицо преображается. Может быть, дело в улыбке? Неужели она так меняет черты, две секунды назад казавшиеся некрасивыми? В комнате словно становиться светлее, и моего собеседника окружает слабый золотистый ареол. Такое оранжевое свечение исходило от ладоней Даниэля перед тем, как мы занялись с ним любовью. И такое же золото сияет, когда он принимает решения и берет ответственность на себя. Хочется назвать это «сиянием власти». Но свет этого парня чем-то неуловимо отличается. Словно мне подсунули подделку старинного шедевра, убедив, что под современной мазней древняя живопись, а там ровно ничего не оказалось.
Он улыбается очаровательно и вместе с тем властно.
— Да, ваша родственница здесь. Но передачи пока не принимаются. Да, вы не беспокойтесь, все будет хорошо. Просто, им надо пройти регистрацию.
— Заключенных тоже будут регистрировать?
— Пациентов, — исправил мой собеседник. — Да, конечно.
Меня захлестнула волна непонятного страха, также, как в очереди на регистрацию, но я снова услышала его голос. Спокойные, бархатные интонации, словно гладит. А, может быть, берет на поводок.