— Ну? — начинает он. — И как ты всё это объяснишь?
— Что это? — искренне не понимаю я.
— Свой внешний вид, — выплёвывает он. — По какому поводу вырядилась, как последняя бл… шалава?
Ах, вон мы как заговорили? Шалава, значит?
Вспыхиваю и выпаливаю:
— Не помню, чтобы в устав клуба вписали дресс-код. Или это тоже — успели отредактировать? — делаю бровками, давая понять, что мне всё известно.
— Никто ничего не редактировал, — взвивается он, — но ты в таком виде на работу ходить не будешь.
— Буду! — заявляю и упираю руки в бока, показывая, что сдаваться не намерена.
— Хорошо, — вдруг смиряется он, но меня не обманешь этим показным спокойствием, я же чувствую, что муж кипит, как забытый на плите чайник, — только не в моём клубе.
— Твоём? — вскидываю брови. — Помнится, ты здесь неединственный хозяин.
— У тебя устаревшие сведения, дорогая, — он закидывает ногу за ногу и покачает между пальцев карандаш. — После недавних событий Роман захотел свою долю деньгами, а Пётр отдал мне бразды правления, так как дома случались постоянные скандалы из-за направленности нашего заведения… Так что, — Давлат разводит руки в стороны, — я теперь единоличный хозяин этого злачного местечка, дорогуша. Прошу любить и жаловать. А если что-то не устраивает — никто не держит. Подыщу администратора, который доставляет меньше проблем. Софочка, вон, давно проситься…
Софочка, значит… Ах, ты гад!
Соплю, киплю, сжимаю кулаки…
Знаю, что месть нужно подавать холодной, но…
К чёрту!
Мне просто необходимо расцарапать эту красивую самодовольную рожу!
И, тихо взрыкнув, я кидаюсь вперёд…
Поскольку пелена гнева застит мне глаза — то не сразу понимаю, что именно творю. Прихожу в себя, ощущая, что мои запястья надежно перехвачены, а бесстыжие поцелуи обжигают шею и ключицы… Губы тоже горят — видимо, и им досталось…
Господи, мы что, только что целовались, а я ничего не поняла? Нет, смутно помню — и как крылья развернулись за спиной, и сам полёт в негу… Но я не хочу — не за этим сюда шла!
— Пусти! — дёргаюсь, но вместо свободы обретаю ещё больший плен — меня буквально впечатывают в каменную грудь, не переставая ошалело целовать. Благо, вырез моего платья… многое позволяет. Но когда наглая ладонь ползёт вверх, задирая и без того ультракороткую юбочку, рвусь уже сильнее: — Отстань! Мы так не договаривались!
Давлат отрывается от меня, ловит взгляд — его собственный шалый, голодный, недовольный…
— А мы вообще ни о чём не будем больше договариваться, — отсекает он, продолжая удерживать меня — крепко, почти причиняя боль, но при этом со странной нежностью. — Всё будет так, как я скажу. Ты доумничалась. Подкинула мне проблем.