— Твоя ненависть такая искренняя, куколка, — проводит ладонью по моему лицу, а я закусываю губу, пальцы все так же продолжают лежать на сумочке, в которую я вцепилась как утопающий в спасательный круг.
С Иваном это ощущение становится привычным.
Вопрос времени, когда я затону, потому что такие, как он, невыносимые, после них только смерть, гарь и смрад.
— Так возьми себе другую, ту, которая на все согласна, которая будет смотреть на тебя как на божество, а не ненавидеть за то, что присвоил.
— Я люблю искренность, Рора. Ты во всем честна: и в своей ненависти, и в страсти. Мне нравится, как в тебе бьются чувства, как ты полыхаешь в моих руках, как отдаешься до предела…
Не справляюсь с интимностью нашего общения, отворачиваю голову. Насильно возвращает мой взгляд, поглаживая пальцами скулу.
— У меня на родине знаешь, как говорят? От ненависти до любви один шаг.
— У нас с тобой, Иван, этот шаг длиной в саму бездну.
— Откуда ты взялась только такая…
Накрывает мои губы. Страстно. Сильно. Опьяняет и заставляет разбиться в своих руках, когда, наконец, отпрянув, проговаривает довольно холодно:
— Завтра ты поедешь к надежному врачу, которому я доверяю. На осмотр. Нужно решить вопрос с противозачаточными.
Эти его слова, эта интонация непоколебимости обрушиваются на меня со всего размаха.
— Ч-что?!
Едва выговариваю.
— Ты уже взрослая девочка, женщина, живущая с мужчиной. Вопрос контрацепции становится актуальным. Я не намерен все время прерывать…
— Я поняла!
— Это хорошо.
И в глазах-льдинах приказ. Это не предложение даже. Я пойду к гинекологу, к тому человеку, которому Иван всецело доверяет.
Пальцы немеют, перестаю их чувствовать, странно, что не прошиваю ногтями сумку насквозь.
— Может, ты меня на стерилизацию направишь сразу же, чего мелочиться?!
Шиплю, а он лишь в задумчивости приподнимает бровь.
— Не вижу в этом необходимости. Однажды у тебя будут дети, Аврора, и думаю, ты будешь хорошей матерью.
Киваю. Заторможено. Пот почему-то струится по спине.
Да, у меня будут дети, но не от него. Вот, что он мне говорит, и я понимаю, что прав.
Иван. Он из другой жизни и связующего звена между нами Кац не потерпит.
Ридли был прав в своей истерике. Такие, как Кровавый, живут по своим законам, у них иные реалии и дети сюда никак не вписываются.
А я всего лишь игрушка. Временное развлечение, которое он однажды отпустит.
Отстраняется и уходит, не прощается. Решительный. Властный. Несгибаемый. Во всем категоричный, а я смотрю ему вслед. Разглядываю мощную спину, изучаю ширину плеч и безмолвно плачу от понимания, что я загнана в угол.