— Аврора знает?
Отрицательно качает головой:
— Об этом она узнает от тебя.
Киваю. Ход мысли понятен.
— Почему здесь и сейчас, Палач?
— Расходимся, Кровавый. Время пришло. Я исполнил клятву, а ты выжил.
Смотрю в раскосые глаза. Чем-то Палач напоминает варвара. Дикого горца, живущего по своим понятиям и законам, которые завязаны на каком-то специфическом понятии чести и доблести.
— Теперь я тебе жизнь должен, Гун, — отвечаю ровно.
Усмехается, вскинув бровь, на миг превращаясь в того отвязного парня, которого я видел много лет назад.
— Она тебя ждет.
Не отвечаю. Смотрю в глаза друга. Равного. Того, кому доверил нечто большее, чем просто жизнь.
— Несмотря ни на что, Кровавый, твоя женщина ждет тебя. Даже смерть не смогла разлучить вас, больной ты ублюдок, — улыбается криво.
— Недаром мы венчались, — ухмыляюсь и Палач кивает.
— Прощай, друг. На этом все.
— Я должен тебе, Гун.
— Я запомнил, Иван.
Обходит меня и идет к тачке, а я смотрю вслед единственному человеку, который умеет быть преданным до последнего.
Черный внедорожник газует и мчит в ночь, а я прохожу внутрь и смотрю на свой дом.
В окнах давно не горит свет, но там та, которая стала всем, та, что подарила жизнь, та, ради которой я умирал, и та, благодаря которой я выжил…
Ливень бьет в лицо, стекает по волосам и заползает в глаза, а я все стою, не решаясь войти.
Впервые сомнение. А если не примет? Если не простит?!
Прикрываю веки, сжимаю руки в кулаки.
— Я приму любой твой ответ, Куколка.
Замираю и спустя секунду нажимаю на ручку входной двери. Легкие дерет, как при удушье, и сердце пропускает удары, рваные, неровные.
Мне место в аду, а не рядом с ангелом…
Моя Аврора, нежная и трепетная…
Я замираю, застываю и не дышу, ведь сейчас меня отделят одно крохотное мгновение от встречи с моим персональным раем.
Ее слово. Прогонит. Уйду.
Я задолжал ей право на выбор…
Я слишком многое ей задолжал…
Аврора
Дождь…
Опять шквалистые струи бьют по окнам, Митрий спит на моих руках, прикрыл свои глазки и посасывает верхнюю губку. Такой смешной. Красавец. Крепыш.
Мой малыш растет, удивляет меня, заставляет улыбаться вместе с ним и плакать, когда у него колики.
Профессор Цукерберг говорит, что это нормально, что скоро сын перерастет этот период, но когда он кричит от боли, заливаясь слезами, я плачу вместе с ним.
Успокаиваю, обнимаю, гуляю по детской и отказываюсь от помощи Василисы, которая воспринимает моего сына внуком.
Монгол последнее время крайне редко бывает в поместье, он правит железной рукой, исполняет долг, держит слово, которое дал Ивану, и я рада, что мы с ним практически не видимся.