Прикрываю веки, скрываю свои слезы и ощущаю ласку вместе с суровым приказом:
— Не закрывай глаза, Аврора. Ты будешь видеть все, что я буду с тобой делать.
Закидывает мои сплетенные лентой руки на свою шею. Мой удивленный возглас гаснет в поцелуе и меня лишают свободы, опутывают, я начинаю парить, а точнее, это Иван берет меня на руки, как пушинку, и несет, не прекращая терзать мой рот.
Кислород заканчивается, единственная мысль пульсирует, вспыхивает ярко — мне предстоит узнать, каково это — быть отданной на одну ночь безумному горячему мужчине.
Меня несут по коридору, темп шага быстрый, ровный, оторвавшись от меня, он смотрит вперед, но я все равно опускаю голову, жмурюсь, позволяю прядям упасть на лицо, чтобы спрятаться.
Иван пролетает по лестницам, а я не пытаюсь убрать связанные лентой руки с мощной шеи, не думаю, почему инстинктивно прижимаюсь к опасному мужчине.
Хлопок двери за спиной.
Но я все еще не решаюсь открыть глаза. Чувствую, что меня сажают на что-то шелковое, мягкое.
Кровать…
На мгновение меня отпускают, резко вскакиваю, распахиваю глаза и встречаюсь взглядом с Кровавым. Он застыл в шаге от меня.
Все подсознательно кажется, что меня не хотят пугать, дают время, чтобы свыкнуться и принять неоспоримость последствий моей встречи с Кацем.
Поднимает руку, отводит мои волосы за спину, проводит по золотой пряди, присматривается.
Мы с ним на контрасте. Его смуглость. Моя бледная кожа и яркие черты. Его белесая шевелюра и мои волосы цвета червонного золота, как всегда говорила мама.
— Рора, милая, у тебя локоны в цвет моего обручального кольца… чистый червонец…
Мысль о маме заставляет в глазах защипать. Слезы скапливаются на дне. Жгут. Но я не плачу.
Горячие подушечки пальцев проходятся по лицу и трогают пушистые ресницы.
— Такая естественная, натуральная… и такая…
Замолкает. Светлые глаза темнеют, а молния за окном освещает жесткое лицо.
Почему мне чудится, что мужчина в бешенстве, готов меня разодрать голыми руками?! Будто я совершила нечто столь ужасное, что только адовый самоконтроль не позволяет зверю сдвинуться и приступить к наказанию.
Наклоняет голову, тянет ноздрями воздух.
— Брусника… Кровавая сладость, что растекается по губам и языку.
Опять вспоминает ягоду, а сам, как одержимый, все пропускает мои золотистые пряди между пальцами, ласкает как-то нежно и опять тянет воздух носом, принюхивается, как самый настоящий зверь:
— От тебя пахнет