Внезапная хватка на щеках мучительна. Иван отклоняет мою голову, и сквозь сомкнутые веки чувствую его прожигающий взгляд.
— Что, твою мать, с тобой происходит?! — властный голос и я, не открывая глаз, переживаю слабость и приступ тошноты.
— Аврора!
Сдавливает и вынуждает ответить:
— Сейчас… пройдет…
Его пальцы насильно открывают мне веки. Он проверяет реакцию зрачка, а в голосе явственно ощущается металл.
— Харе мне втирать. Что с тобой?!
— Я несколько дней ничего не ела…
Ругательство бьет по ушам, я даже половины слов из этой заковыристой фразы не знаю, а еще слышу русскую речь. Злую. Рваную.
Отпускает и я опять опускаю голову на его плечо. Мужчина подо мной как скала, на которую я опираюсь, пережидая свой внутренний шторм.
Легкое давление на щеках заставляет открыть рот, а затем на язык попадает кусок мясного рагу, сочного, щедро сдобренного грибным соусом.
Меня током бьет от ощущения его пальцев в моем рту, случайно касаюсь их языком и, распахнув глаза, трепыхаюсь, пытаюсь отстраниться, но я зажата в тисках.
Отнимает руку, накрывает мои губы шершавой подушечкой.
— Только попробуй не съесть что даю, — тягучий возбужденный голос в самое ухо, угроза с провокационным подтекстом дальше, — жуй и глотай, не распаляй, мне нравится, как твои губы обхватывают мои пальцы, могу проверить, как они будут смотреться на…
— Нет… — рвано выдыхаю и сдаюсь, жую, ощущая на языке богатый вкус, насыщенный специями. Ощущаю, как жир растекается, лоснится и Иван растирает его большим горячим пальцем по моим губам, заставляя внутренне трепетать.
Такая пища для меня табу, не помню, когда в последний раз позволяла себе подобное, но… хорошо, что у меня от слабости веки опять прикрыты и мне кажется, что мужчина не видит моего наслаждения.
Цедит ругательства и проводит пальцем по контуру моих губ. Млею от вкуса, запаха и его близости. Как только дожевываю, не успеваю хотя бы вдохнуть, как моих губ настойчиво касается еще один кусок мяса с привкусом его пальцев в моем рту, на языке, вместе с соусом, растекающимся по небу. Сумасшествие. Безумие и тугой ком предвкушения в животе, заставляющий напрячься и сильнее сжать ноги.
— Рот открой.
Подчиняюсь. Силы возвращаются вместе с жаром, который охватывает каждую частичку моего тела. Робко открываю глаза и застываю. Бледно-голубые льдины смотрят с жадностью, с дикостью какой-то, и я облизываю с губ жир, чуть прикусив нижнюю от страха и томления от того, как Кац смотрит на мой рот.
— Если еще хоть раз ты посмеешь морить себя голодом… Я сниму ремень и им тебя выдеру.