— Незаметно нам не пробраться, их слишком много, — прошептал Джон.
— Ио говорила, что в моменты опасности проходы открываются только для хатов. Нам надо спрятаться, это охийцы, я уверенна, — так же тихо ответила Мариэль.
И в тот же самый миг, и слева и справа одновременно выехали всадники, сразу же обнаружив чужаков.
Великолепные кони стали нетерпеливо гарцевать на месте. Четверо всадников с презрительным высокомерием оглядывали двоих прижавшихся к дереву людей. Один из них, самый старший, что-то сказал, обращаясь к Джону. И Джон неуверенно, но ответил ему. Между ними завязался разговор. Причем только одна Мариэль не поняла ни слова, она с приоткрытым ртом смотрела на то на брата, то на незнакомца.
Что говорил ему Джон, но только вот всадник вдруг рассердился и смачно плюнул на землю, потом ткнул тупым концом своего копья сначала в Джона, а затем в Мариэль, произнося при этом «навас», «наваса». Дальше они и оглянуться не успели, как их связали и оставили под тем же деревом.
— И где это ты так быстро научился их языку, полиглот несчастный!?
— Я же тебе ничего про твою траву не говорю! Я всё верно ему сказал, и он меня понял. Но, кажется, мы с тобой попали по самое никуда.
— И в продолжение этого радостного момента, можно задать тебе ещё пару вопросов, братишка? Что ты им наговорил?!! И, что такое наваса?!!
— Не ори, я сказал им, что ты немая. Не таращись на меня так, это для твоего же блага. Он спросил кто мы, а я сказал, что мы путешественники и просто так здесь гуляем. Тогда он спросил, куда подевались хаты, а я ответил, что понятия не имею, кто это и никого здесь не видел. Вот…, и он мне не поверил, плюнул и обозвал нас рабами.
— Рабами?!! Лучше убей меня сразу. Не быть тебе дипломатом, Джонни. И врать ты не умеешь. На нас же одежда хатов!!! Он же не дурак, Джонни!!! — Мариэль раздосадовано застонала, стукнувшись со злости головой о дерево.
Всадники ещё около часа рыскали по лесу и вернулись ни с чем, видно было как сильно они неудовлетворенны и раздосадованы своим поиском. Собираясь возвращаться в свои земли, охийцы небрежно взвалили пленников поперек лошадей и помчались, что есть духу. После продолжительной тряски и бешеного мелькания земли перед глазами, Джона и Мариэль, наконец, сбросили, всё так же грубо во дворе, у стен белокаменного замка.
«Первый раз проехалась на лошади и так неудачно! Боже, бедная моя голова и… желудок. Отвратительный мир!» — с горькой иронией подумала Мариэль, перед тем как их бесцеремонно заперли в сыром погребе.
Целый день они просидели с Джоном взаперти, голодные, на холодном каменном полу, угнетенные своими невеселыми мыслями.