Столько дней я старался сдерживался. Меня пугало то, что я каждую минуту думал о своей жене. Зацикливаться на одной — не в моих правилах. Это помешательство, каждую секунду думать о ней. О ее фиолетовых глазах, как они доверчиво-искренне смотрят, переворачивают что-то в душе.
И вот сейчас. Я захожу в нашу спальню, целую её в губы, меня колотит как при ознобе. Желание оказаться в ней становиться больной потребностью. Необходимостью.
Снимаю платье и кайфую от худенького стройного тела. Наваливаюсь на нее, не прекращая целовать, толкаюсь языком в глубь, желая выпить эту сладкую девочку. Мои руки до боли сжимают её попку, я трусь эрекцией о влажные трусики. Ещё немного я окажусь в ней, смогу удовлетворить этот сводящий с ума голод…
— Глеб! — она поворачивает голову разрывает наш поцелуй. Я оставляю на белой прозрачной коже шеи засос. — Ах! Остановись! — она выгибается навстречу моим жадным ласкам, но продолжает отталкивать.
— Олеся… — твою мать! Не сейчас! Только не смей говорить…
— Я не готова. Прошу тебя, давай ещё подождем. Узнаем друг друга получше.
— Не готова? Ты издеваешься? Ты мокрая, хоть трусики выжимай. Ты хочешь. Я знаю. — Она вылезает из-под меня садиться, обняв тонкие коленки и прячет невероятные лавандового оттенка глаза.
— Ты так стараешься выполнить приказ отца? Зачать ребенка? А что потом?
— Сейчас я совсем об этом не думаю. Уж точно бредовая идея отца о внуке не причем здесь. Я просто тебя хочу, — она поднимает лицо, её глаза полны непролитых слез.
— А потом уйдешь и будешь избегать меня неделю. Спать с другими? — я не с кем не спал после нашей ночи. Лишь только эта Маша. Но это другое. В том нет моей вины. Или есть? Что я настолько желал, чтобы это была Олеся, что не хотел замечать постороннего запаха. Умелых выточенных движений. Техничных, приобретенных с большим опытом. Я не знаю как, но Олеся все прочитала по моему лицу. Её взгляд стал отстраненным, безжизненным. Она завернулась в одеяло.
— Я все вижу, Глеб. Не дура. Оставь меня, пожалуйста, — отвернулась.
Что сказать? Что это ее подруга? Боюсь, тогда она окончательно перекроет мне доступ к телу.
— Олеся. Ничего не было, — с нажимом говорю я, повышая голос. Раздается всхлип, она трясется в рыданиях. А во мне все холодеет. Я не знаю что сказать, как успокоить. Меня тревожат её слёзы. В груди всё ноет, отдается глухой болью. Хотя раньше я был равнодушный к женским уловкам. Когда брошенная мной девушка лила слёзы, говорила что любит, меня это не волновала. Но не сейчас.
— Олеся, — я глажу её по белокурой голове. Становиться только хуже. Она ревет навзрыд, а я не нахожу ничего лучшего, как просто сбежать в ванну. Встать под холодный душ, пытаясь остыть, отделаться от чувства вины.