– Простите… – пробормотала я, застыв с вытянутой рукой.
– Спокойнее, Василиса, – Ягушевская не переменилась в лице, и голос не дрогнул, но она точно так же, как я, застыла в кресле, и смотрела на меня настороженно. Правда, в следующую секунду она опустила ресницы и взглянула на меня уже по-прежнему – с жалостью и сочувствием.
– Сейчас всё уберу! – воскликнула я, вскакивая.
– Нет! – крикнула Барбара Збыславовна, и я опять испуганно замерла, но она сама смутилась, а потом засмеялась и сказала: – Лучше посидите спокойно, Краснова. Я уже сама за вас боюсь.
Я медленно опустилась в кресло, сложив руки на коленях, а Ягушевская принялась собирать конфеты, осторожно ступая по осколкам.
– Подумайте о чем-нибудь приятном, – говорила она тихим, воркующим голосом. – Представьте яблоневый сад… Ведь это – первая иллюзия, которую вы создали? Вам нравятся яблони?..
– Яблони… не знаю… – прошептала я, послушно представляя цветущие яблони, утро, весну…
Запахло сладко и нежно, и Ягушевская похвалила меня:
– Вот, совсем другое дело. Представьте синее небо… белые цветы… ветерок играет лепестками…
Её голос убаюкивал, и я незаметно задремала, в своём сне гуляя между цветущих яблонь, путаясь босыми ногами в траве. Я вышла к озеру – но не к лунному, которое создавала иллюзией для первокурсников, а к озеру при свете солнца. Оно было прозрачным – видны были даже камешки на дне, а в середине плавали два белых лебедя. Они грациозно изгибали шеи, словно перешептываясь, и было столько нежности в этих птичьих заигрываниях…
Я позавидовала им. Мне тоже хотелось бы пошептаться кое с кем вот с такой же нежностью.
Шорох в кустах заставил меня отвлечься от прекрасных птиц. Я посмотрела в сторону и увидела черного лебедя – он высунул из зарослей ивы голову с раскрытым клювом и будто беззвучно смеялся надо мной.
Пока я думала – не швырнуть ли камнем в черную птицу, видение озера и яблоневого сада поблекло, качнулось и исчезло. Я сидела в кресле, в кабинете Ягушевской, а надо мной склонился Кош Невмертич.
– …усыпила её, – услышала я тихий голос Ягушевской. – Она была очень взволнована, я бы посоветовала…
– Она проснулась, – сказал ректор громко, и Ягушевская сразу замолчала. – Итак, вы открыли глазки, пташка. Как себя чувствуете?
– Неплохо, – я села, приглаживая волосы, а Кош Невмертич отошел к стене, разглядывая осколки бывшей вазочки.
Он взмахнул рукой, и осколки сами собой смелись в угол кабинета сверкающим облачком.
– Это она сделала? – спросил ректор у Ягушевской.
– Нечаянно! – тут же полезла я оправдываться.
Барбара Збыславовна только пожала плечами, а ректор хмыкнул.