Одинокая лисица для мажора (Чередий) - страница 73

— Мы вчера взяли еду без разрешения. Все оплачу, — заманался сидеть и наблюдать молча я.

— На кой мне твои деньги в лесу? — ухмыльнулся мужик. — Захочешь — купишь что взяли и вернешь где было. Нет — так и не надо, не обеднею. Для того и двери не запираю, чтобы любой прохожий, если заплутает или еще какая беда, мог и поспать не на земле и поесть.

— А если воры? — влезла Лиска.

— А их, думаешь, дверь запертая остановит? — коротко глянул на нее мужик и поставил тарелку с готовой едой ей первой, кивнув мне: — Хлеб-то порежь, чего сидишь. Только руки вымойте.

Мы послушно пошли мыть руки, и тут я заметил на полу трусики Лиски, что со вчера так и остались валяться у душевой зоны и были забыты в быстрых сборах. Живо подхватил их, сунул в карман, довольно глянув на нее, порозовевшую щеками. Чмокнул в висок, прошептав на распев в ухо “мо-о-оя девочка, моя де-воч-ка-а-а” и увернувшись от тычка в живот локтем. Вернулись и уселись за стол, на котором появилась еще и банка с жидким сияюще-желтым медом.

— Илья Горинов, майор войск специального назначения в отставке, — наконец соизволил представиться пасечник, усаживаясь напротив нас.

— Илья… — буркнула Лиска — Ожидаемо, чё. Оперативный позывной небось Муромец.

Я глянул на нее предостерегающе, но тут же и залип как дурак. Моя Лисица. Моя девочка. Дерись не дерись, против правды уже не попрешь. Тряхнул чуть головой, опомнившись, ловя себя на том, что лыблюсь, и нарвался на новый пристальный взгляд майора.

— Ешьте и выкладывайте все как есть, — кивнул хозяин, на это не ухмыльнувшись, как раньше, а улыбнувшись, хоть и едва заметно. — Только без брехни и умалчиваний. Будем план действий, исходя из вводных, составлять.

Раскомандовался, смотри. В смысле мажор мой. Уже третий раз причем, и одно и то же. Типа ты в сторонке постой или беги сама спасайся, пока я тут разберусь. В клубе подерусь, бандюков на себя оттяну, богатыря этого, сука, былинного, у которого хрен знает что на уме, отвлеку. Или сдохну геройски, пытаясь. Ишь ты, заботушка героическая во всех, бля, отношениях. Я тебе кто, овца беспомощная, что ли? Была бы такой — уже давно или сдохла, или в притоне каком-нибудь на спине на ежедневную дозу себе зарабатывала. Терпеть не могу, когда мною помыкают! Всегда бесило и сейчас бесить должно. Но пока не подрывало. Ситуация не та, и обстоятельства не подходящие, чтобы цепляться начать или в позу становиться. Свободолюбие и самостоятельность не синоним откровенной дурости так-то, насколько шумоголовой меня вокруг ни считали бы. Куда как сильнее другое меня подгрызать начало изнутри, как только стало понятно, что вотпрямсчаз убивать нас страшный дядька в камуфляже не собирается и даже не наорет за то, что залезли в его вагончик. Походу, помочь он нам собрался. Ну не перед тем же как замочить или обратно тем беспредельщикам сдать кормит в качестве акта предсмертного милосердия у приговоренных типа! Потому я и расслабилась по поводу внешней угрозы чуток, но вот изнутри что-то мигом припорошило не шуточно. Ведь все, кончается наше с мажором времечко. Вывезет нас из лесу этот Илья Муромец — и все, прости-прощай. Его наверняка семья, перепуганная едва не случившейся потерей, в такой оборот возьмет, что только и видала я Каверина. А я… мне-то и пойти некуда, как выберемся. У Корнилова баба теперь, та, которая с ходу и с вещами. Не вперлась я ему уже никуда. А обратно к Камневым… Даже поежилась, представив, как на меня посмотрит Роксана, когда поймет, что я с ее другом переспала. С другом, у которого так-то невеста есть, о чем она наверняка в курсе, и свадьба, я так понимаю, на носу. А она поймет. Давно я просекла, что у Камневой на кой-какие вещи глаз-алмаз. Так что посмотрит она, как я и заслужила: как на тупую малолетнюю шалаву, что на едва знакомого мажора сразу запрыгнула, поведясь на тачку и бабки. Не, к Камневым тоже дорога закрыта. Так что остается вернуться к первоначальному плану. Вперед на юга к приключениям. Вот только теперь от этой перспективы почему-то кисло-тошно, а не привычно трепещет-расшатывает в предвкушении всего нового в пути, избавления от всего давящего на душу на старом месте. Плохо это, неправильно. И почему — не соображу никак. Разве что только от того, что в теле все как-то болит сладко, тянет, так, что то и дело волоски везде дыбом, течет тягуче при каждом воспоминании о том, что было ночью. О том, что со мной творил Антон. Как же это было… не описать. Остро, кайфово, даже когда под конец больно. И в низу живота как-то так стало… странно. Сжималось то и дело от входа до глубины, как если бы не хватало чего-то. Его во мне, пусть и причиняющего боль, не хватало. Безумие, разве нет? Как может не хватать боли и того пипец как шокировавшего в первый момент распирания? Почему то, что вроде как должно было чувствоваться как дискомфорт, ощущалось в моих воспоминаниях как ожог удовольствия по голым нервам от каждого его толчка.