И, как это в последнее время бывало не однажды, Шанину вспомнился Синев. Он ознакомил Шанина со своей объяснительной запиской по поводу гибели людей. Они сидели вдвоем в синевском кабинетике; Синев вопросительно смотрел на Шанина: «Как вы оцените мое творение?» На лице Синева была непривычная смущенная улыбка. Он писал, что ему удалось построить мост в такой короткий срок, какого еще не знала мостостроительная практика. Излагал принципы своей технологии: всесторонний научный расчет; не угасающее ни на час техническое творчество; самоотверженный труд. Лишь в самом конце записки, в нескольких строках Синев признавал, что за заботами о сокращении сроков строительства моста упустил из виду технику безопасности и что он — лично он, Синев, и никто другой — несет ответственность за гибель людей. Он просил не выплеснуть вместе с водой и ребенка: его, Синева, судьба — ничто в сравнении с теми принципами, которые он разработал. Как бы с ним ни поступили, созданная им организация строительства не должна быть перечеркнута. «Попробуйте, Константин Федорович», — одобрил Шанин. Он решил, что Синев, выпячивая свои заслуги в разработке новой технологии, пытался смягчить кару, которая его ждала. Так Шанин решил тогда. Сейчас он подумал, что, видимо, ошибался, как ошибся в Белозерове, полагая, что тот откажется достраивать электростанцию. Белозеров пренебрег опасностью всеобщего осмеяния в случае провала, пошел на риск потери репутации, чтобы получить возможность доказать свою правоту. Дело для него выше личного интереса. Выше оно было и для Синева. Да, вне всякого сомнения, Синев в своей записке искренне беспокоился за свои принципы, махнув рукой на собственную судьбу. Синев и Белозеров похожи друг на друга, вот почему стоит Шанину подумать об одном, как немедленно вспоминается и другой.
Шанин взглянул на часы: половина одиннадцатого. Он оделся и вышел на улицу. Валил сырой снег, на дороге под светом фонарей тускло блестели лужи. Шанин направился к поселку. Он шагал, расстегнув пальто, заложив руки за спину, и продолжал свой мысленный монолог. Но теперь он думал не о Синеве и Белозерове, а о себе, о том, что для него, Шанина, дело тоже превыше всего. Однако что-то в нем запротестовало против того, чтобы он ставил знак равенства между собой, Синевым и Белозеровым. «Если бы тогда на моем месте был Белозеров, — подумал Шанин, — взял бы он обязательства? Нет, — решил Шанин, — Белозеров не взял бы. Почему? — задал он себе новый вопрос. — Белозеров человек другого склада ума, — ответил Шанин и тут же потребовал от себя уточнения: — Что значит другого? Какого?» На этот вопрос ответа у него не было; но именно на этот вопрос, казалось ему, он должен был ответить во что бы то ни стало.