Райнхарт
Эхо разносило звук шагов по длинному каменному коридору крепости. Схемы, начертанные на стенах, реагировали на наше приближение и ярко вспыхивали, освещая путь. Но стоило пройти нужный участок, снова погружали его во тьму. Они же защищали это место от сырости, и это, пожалуй, было единственное преимущество Аелуры – самой известной крепости Барельвицы со времен Иоанна Хитрого.
Крепости и тюрьмы, куда попадали особо опасные преступники и предатели короны.
Схем и артефактов в камне Аелуры было заложено столько, что крепость напоминала живой магический организм. Она будто сама являлась маджером, огромным сторожевым псом, защищающим как извне, так и изнутри. Каждая камера была укреплена артефактами, зацикленными схемами, которые отключались только в момент помещения преступника в клетку или его выхода, если король даровал ему помилование. Последнее, впрочем, случалось невероятно редко, тот же Гориан на моей памяти не оправдал ни одного заключенного Аелуры.
Поэтому пленников самой страшной тюрьмы Барельвицы называли «мертвыми». Во тьме, в одиночестве и в муках чувства вины через несколько месяцев или лет они сходили с ума. Тем, кто сохранял рассудок, было гораздо хуже, чем тем, что до конца дней оставались в каких-то своих мирах.
Кроме тюремщиков и магов, поддерживающих «жизнь» в защите Аелуры, доступ в эти стены имели королевская семья, глава Тайной канцелярии и эрцгерцоги Барельвийские, поэтому мне не требовалось ничье разрешение, чтобы навестить женщину, которая дала мне жизнь.
Стоило нам завернуть за угол, идущий впереди тюремщик остановился возле сплошной стены и нажал на рычаг. Камень вспыхнул оранжевой схемой, как яркое солнце на закате, и превратился сначала в туман, а после исчез, открывая моему взгляду каменный мешок с дыркой в полу и подвесной койкой у стены. Лежащая на ней женщина медленно поднялась, испуганно моргая.
Она ничем не напоминала леви Виграсс в нашу последнюю встречу. Вместо безвкусных, кричащих платьев серый мужской костюм заключенного Аелуры, вместо искусно уложенных локонов – сбитые в сплошной колтун волосы. Под глазами темные круги, лицо украшают несколько глубоких морщин. Мать провела в заключении пару недель, но это превратило ее почти в старуху.
– Мой мальчик? – прошептала она. В потухшем взгляде яркой искрой вспыхнула радость. Вспыхнула и погасла, стоило нашим глазам встретиться. Какой я ей мальчик? Она это и сама поняла, потому что тут же исправилась:
– Простите, ваша светлость, – опустила голову.
– Оставь нас, – приказываю сопровождающему.